В этом году исполняется 1600 лет со дня рождения величайшего армянского историка Мовсеса Хоренаци. Давно воздано по заслугам, все почести не затерялись в веках. Но. Но вот жизнь - сирая, островная жизнь великого историка - проходила, увы, без этих почестей... Как же все было?
Мудрые, дальновидные Саак Партев и Месроп Маштоц выделили несколько способных армянских юношей и послали их учиться в Александрию с тем, чтобы те после обучения возвратились в родную страну и послужили армянскому просвещению. И юноши, представьте себе, вернулись (сегодня вернулись бы не все...). Когда через 7 лет Мовсес Хоренаци возвратился в Армению, он застал лишь могилы славных Саака и Месропа. Застал он и полное неприятие своей "чужой" греческой учености. На хлебе и воде, оплеванный, он четверть века писал свою "Историю Армении", не получая ни единого вознаграждения за беспримерные труды. Это должно быть для нас уроком: все великое создается чаще всего именно так. На хлебе и воде... А после смерти его назвали Отцом армянской историографии.
Сегодня есть медаль имени Мовсеса Хоренаци. Но те, чьими именами названы самые высокие ордена и медали всех отечеств, при жизни чаще всего ни одной награды не получили. В этом Армения не одинока, и в этом второй урок Мовсеса Хоренаци.
Но есть и третий урок: великий историк, как никто (в том числе и по себе), знал цену извечным армянским чертам - таланту, настойчивости, упорству и трудолюбию, причем вопреки всему. "Хоть мы народ и небольшой..." Емкие слова. Сегодня они стали расхожими, разошлись на цитаты. Тогда, при жизни Хоренаци, это было одинокое прозрение.
Мовсес Хоренаци был не только великим патриотом (непатриотичный историк не может стать великим), но и правдивым до щепетильности ученым. Он был тем более правдив, что сознавал всю тяжесть и ответственность возложенной на него миссии: среди пепелищ, которые оставило на месте древних рассказов и мифов христианство, вытравлявшее в язычестве все, в том числе и драгоценную нить жемчуга его преданий, - среди этих пепелищ историк обязан был спасти для своего народа то немногое, что еще могло уцелеть. Так, процитировав восемь строчек языческого гимна о рождении Бога Ваагна, он спас, донес до нас память об этом гимне. А ведь этот гимн - первый памятник армянской литературы.
Он относился к источникам так, как, пожалуй, никто до него и после него в армянской историографии - с трепетом, с кристальной честностью, с совестливостью большой души, с предельной выверенностью и критичностью. Вот еще почему он, даже помимо его огромного художественного и аналитического дара, - грандиознейшая фигура в армянской историографии. Дело, которое он предпринял и завершил, было титаническим. Героическим в самом точном смысле этого слова. Вот почему его взглядам я верю даже больше, чем данным, которые может выдать беспристрастный компьютер, ибо вряд ли компьютер способен прийти в трепет при виде того, сколь многое уходит в огонь на резком рубеже религиозных смен. Только тот, кому дано так плакать и так молиться, может быть историком. Потому что, "если я имею дар пророческий и знаю все тайны, но не имею любви..." (Апостол Павел). И только тот, кто любовно беря факт, никогда не гнет его субъективно в угоду собственному ли народу, собственному ли времени или же царствующему лицу, которому хотелось бы примерить доспехи, сшитые на гораздо более могучие плечи, - только тот становится великим историком.
Именно таким был Хоренаци. А историк, внушающий почтение и веру, не может не вызвать и любви. Надежный, льющий всегда ровный, справедливый свет источник - много ли таких у человечества? "Этот рослый, стройный Айк, быстроокий, с густыми кудрями, мощными руками, славившийся среди исполинов храбростью, именитый и мужественный родоначальник, могучий метатель стрел, владевший толстодугим луком..." Ясный, строгий, торжественный зачин исторического рассказа, уже самой своей интонацией внушающий доверие. Бесценное перо, бесценное сердце! Мир твоему великому праху!
Всмотримся в портрет Прародителя Айка, который оставил нам Хоренаци:
"Этот Айк с мощными руками". Могучие, мощные, сильные руки - такими могут быть руки воина и мастерового. Руки строителя, человека, ставящего дом. Он и ставил дом. Дом армянского народа. Закладывая самую важную часть дома - фундамент. А это, естественно, лучше делать могучими руками, замешивая раствор, который скрепит камни постройки на долгие тысячелетия.
"Этот быстроокий Айк..." Слово "быстроокий" (буквально: "с прыгающими, вращающимися глазами") включает в себя и намек на то, что глаза слегка навыкате. Живость, огонь, ум, необыкновенная красота армянских глаз - все в этом слове. Кажется, это первое описание прекрасных армянских глаз в литературе. Глаза армян - о них был наслышан уже и древний мир, отдавая дань их жару, огню и красоте, а главное - величине и цвету. Этот тип лица и глаз проходит по всей средневековой армянской миниатюре. "Высоко поднятые густые брови, широко раскрытые, близко к переносице поставленные громадные глаза с подвижным зрачком под верхним веком... Этот армянский тип лица далек от типажа евангелистов и других персонажей в сирийских (т.е. византийских) рукописях. Более мелкие и более пропорциональные лица сирийских миниатюр, кроме начертательной разницы с армянскими, не имеют того оживленного выражения и подвижности, которыми отличаются лица в подавляющем большинстве армянских рукописей" (Л.А.Дурново).
Но "быстроокий" означало еще и сметливый и хорошо передавало ум и общую талантливость Айка: у тех, у кого быстрая реакция и быстрый ум, у тех и очи быстрые, ибо ум в первую очередь светится в глазах.
Айк - "стройный, рослый, статный". Что ж, воину и следует быть таким. Да и мощными, могучими могут быть руки только у рослого. Воспоминание же о его стройности, статности - не смутное ли угадывание принципа общей ладности великого человека? Давно подмечено, что гении - всегда люди с пружинистой координацией движений, люди внутренней грации, внутренней пластики. Это то, о чем древние китайцы говорили - "одухотворенная стремительность", желая подчеркнуть присутствие некой магической силы в человеке. Эта общая ладность и пружинистая координация движений неудивительна в воине с таким глазомером. Вон как с одного прицела легкокрылой стрелой из толстодугого лука сразил он закованного в броню Бэла (так и кажется, что вся первая металлургия Передней Азии поработала на эти латы Бэла-титанида). Да к тому же Айк постоянно в движении, в борьбе, в сражениях, следовательно, его осанка расслабленной, рыхлой быть не может.
"Айк с густыми кудрями" (варианты перевода - "божественными кудрями", "прекраснокудрый Айк"). Удивляться ли тому, что миф доносит до нас такую точную антропологическую деталь? Густые прекрасные кудри - это явный признак народа-автохтона. Айк - сын высоких гор. Панцирь густых кудрявых волос - в этом есть необходимость именно на высоком нагорье, а не в умеренных поясах земли или, скажем, в субтропической разнеженности Месопотамии. Плотная шапка обильных волос, да еще и густовьющихся, такая же принадлежность наследников Армянского нагорья, как и огромные, живые глаза. Вкупе с характерным армянским носом - это та триада, от которой, как говорится, никуда не деться... Но нос у Айка, в отличие от глаз и волос, был, видимо, не столь этнически характерным, иначе и это запечатлелось бы в народной памяти и перешло оттуда на страницы рукописи Мовсеса Хоренаци.
"Айк, муж именитый (знатный) и мужественный". О том, что Айк был из знатного рода, можно было догадаться и раньше. Именитый род - это всегда род не мелочных, себялюбивых интересов, ибо в древности выбор рода в именитые чаще всего производился по качеству доблести, храбрости, высоких интересов. При обычном, спокойном течении жизни, хотя нужда в этих качествах и не менее острая, они встречаются все же гораздо реже. Не то в годы ратных противостояний. Таким вот путем, выделяя роды в именитые, поощряли в древности гражданственность. "Его возвышенный дух отвечал высокому рождению" (Анатоль Франс). Не поучиться ли нам у мудрой древности? Ведь мудрость - дитя не просто опыта. Кто бы они ни были - предки Айка, это были славные люди. Передать сыну, внуку и правнуку такую высокую ноту служения, так закалить его тело для борьбы, снабдить его душу высшими целями мог только род, прошедший долгую и, пожалуй, страдальческую дорогу.
Отпечаток каких глубин перед нами? Что протоэтнических - это ясно. Примерно III тысячелетие до н.э. Это еще праплемена без праотца, это еще времена без персонификаций. Это еще седые и косматые предки Торгома, отца Айка. Еще темные, нечленораздельные времена. Времена, еще не отпечатавшиеся в памяти именно в силу своей косматости. Ведун еще не отделен от стаи обожествлением, не поднят над родами. Понятие "родина" плавает еще в купели туманного сознания. Правда, уже что-то брезжит. Дом, долина, сад, поле, звезда над домом, колыбель сына в укромном углу жилища, враг, приходящий вон с того перевала... Враг сжигает наш скот, убивает нас, насилует наших жен. Поэтому я, как и все мои сородичи, выхожу в поле с луком, а ночью держу колчан со стрелами у изголовья.
Снег уже покрыл горы, непробиваемым туманом закутал перевалы. Теперь до весны враг уже не придет. Можно отдохнуть. Тишина. Поздняя осень. Обилие. Наша округа. Ро-ди-на!
Косматое существо (уже полукосматое) поднимает горсть земли. Целует дарительницу-землю. Понимая, что этот поцелуй - клятва. Клятва закрепления, укоренения, вечного нерасторжимого союза оседлого насельника с землей. Поднимает взор к вершинам гор. Снега вершин лучатся, словно плачут: "Дорого же заплатишь ты за эту клятву и за эту любовь к родной земле, протоармянин!" Опускает горсть земли на пашню. Да, дорого. Но чем дороже, тем смертнее полюблю.
Неземной красоты облако застыло над белой горой. Неправдоподобно плотная синь небес. Последние дни октября. Начальные дни исторического сознания... Скоро родится Айк...
Нелли СААКЯН, "Голос Армении"