В Музеях Московского кремля проходит выставка "Сокровища османских султанов" — очередная серия многолетнего проекта, посвященного сокровищницам старинных мировых монархий. Раритеты привезены в Москву из стамбульского Музея дворца Топкапы.
По меркам кремлевских экспозиционных площадей это выставка крупномасштабная. Задействованы два зала: в Успенской звоннице османских правителей показывают с парадно-военно-государственной стороны, а в Одностолпной палате — на более интимный лад. То есть в первом случае демонстрируются символы власти, оружие и предметы в основном церемониального свойства, а во втором — одежда самих султанов, драгоценные пожитки обитательниц гарема и посуда…
И все это поневоле должно быть еще и выставкой об истории, причем отнюдь не только турецкой, раз уж падишахи этого времени так наследили (кровавыми причем следами) в общеевропейской истории. И действительно, личные вещи султанов вроде бы должны свидетельствовать о конкретных исторических событиях. Вот сабля Мехмеда II Фатиха, которая наверняка была при нем во время осады Константинополя. Вот изумительный по совершенству работы ятаган Сулеймана I Великолепного, преподнесенный ему, очевидно, в честь победы при Мохаче (1526) — той самой, где турки буквально уничтожили венгерское войско во главе с королем Людовиком II. Вот кинжал Селима I, завоевавшего Египет, и его трофеи — оружие мамлюкских правителей. Вот печати Мурада III, которого Елизавета I Английская пыталась вовлечь в антикатолический военный союз, и сумасшедшего Мустафы I. Вот жалованная грамота Ахмеда I, строителя стамбульской Голубой мечети. Вот кафтан Мурада IV, богатыря и сурового правителя, и штандарт Селима II по прозвищу Пьяница, при котором Турция захватила Кипр и проиграла битву при Лепанто, одно из величайших морских сражений в мировой истории. Но зрителю-то ничего из этого, кроме самих султанских имен и подробностей чисто искусствоведческого свойства, не сообщается, и поэтому среднего посетителя этим вещам нечем зацепить всерьез: ну, сабля, ну, кафтан, ну, печать.
Кстати, и в великолепном каталоге, подготовленном турецкими специалистами, тоже старательно обойдена почти вся фактология, связанная с военными конфликтами. Султаны выглядят в результате все как один, эдакими мудрыми восточными сибаритами, у которых на уме лишь прекрасное,— тот был поэт, этот каллиграф, этот музыкант. Про Мехмеда II безо всяких обиняков и полутонов написано, что он был "самым ярким интеллектуалом эпохи Возрождения" (Марсилио Фичино, Эразм Роттердамский и сотни других европейских гуманистов грустно идут в сторонку). Межгосударственный выставочный проект всегда располагает к благодушно-политкорректным высказываниям, это понятно, но все равно местами нельзя не удивиться, например, тогда, когда при упоминании российского государства следует поспешная оговорка: "С которым, как и со многими другими соседними государствами, с давних пор сложились добрососедские отношения". Своеобразная версия истории, однако, и жизнь в Топкапы по впечатлению от выставки выглядит в общем-то на тот же лад — без убийств, заговоров и прочих дворцовых эксцессов, в исключительно светлых тонах, как бесконечное празднество, в котором дипломатический прием сменяется поэтическим турниром, а военный парад — вечеринкой в серале.
СЕРГЕЙ ХОДНЕВ, «Коммерсант»