Игорь Мурадян – человек, стоявший у самых истоков Движения, размышляет о пройденном пути, достижениях, ошибках и надеждах…
- С чего начался путь к независимой Армении лично для вас?
- Я переехал на постоянное жительство в Армению в 1982 году и, в отличие от других, отлично понимал, куда еду. Разочаровавшие многих негативные явления оправдывались для меня главным: я приехал на родину. Однако люди здесь не ощущали себя хозяевами своей страны – Армянского царства, как любила выражаться моя бабушка. В ее сказках Армянское царство существовало, а вот в стране, где жили 3 миллиона армян, его не было.
Идея Карабаха сидела во мне с детства - я часто бывал там у родственников. Могу сказать совершенно четко, что карабахцы никогда не верили в то, что Карабах потерян для Армении и навсегда останется в Азербайджане. Тем более что в последние годы, несмотря на усиливающуюся экспансию Азербайджана, ситуация изменилась и люди начали мыслить более свободно. Мысль об освобождении действительно диффузировала в обществе, так что все, что произошло потом, случилось отнюдь не на пустом месте. Конечно же, нужны были пассионарии - люди, способные дать толчок процессам. Но я категорически не согласен с теми, кто считает карабахскую идею авантюризмом – в таком случае авантюризмом надо считать всю историю человечества.
Не буду утверждать, что когда начались послабления, у меня в мыслях был только Карабах. Было также желание воспользоваться моментом и дать людям почувствовать, что они живут все-таки в Армянском царстве. И было острое чувство обиды за то, что Армянская ССР и армянский народ по сравнению с остальными республиками находились в очень ущербном состоянии, несмотря на всю свою лояльность к советскому строю.
- В какой степени вопрос независимой государственности соотносился с национально-освободительной борьбой?
- Идеи независимости на начальном этапе не было – была идея воссоединения родины, которая в определенный момент потребовала выбора декларированной формы. Я всегда считал, что речь идет о национально-освободительном движении, то есть борьбе нации за политическое освобождение - хотя бы потому, что в ООН оно считается субъектом политики. Но было выбрано самоопределение. Тем самым мы ввергли самих себя в дискуссионную зону. Идею самоопределения внедрили люди, появившиеся извне и щеголявшие своим знанием национальных проблем. А конъюнктурность многих местных деятелей привела к отказу от первоначальной цели - воссоединения. Мне кажется, это был не совсем осознанный выбор, тем не менее идея самоопределения победила именно на стыке дилетантских идей с конъюнктурой личных и групповых интересов.
- Если не ошибаюсь, впервые эти разногласия проявились в процессе принятия Декларации о независимости.
- Я очень хорошо помню скандал, который произошел тогда на сессии Верховного Совета. Ставленники АОД настаивали на очень обтекаемых формулировках в декларации, которые позволили бы не сжигать мосты и допускали возвращение назад, хотя отступать было некуда. Нам прямо говорили, что все наши идеи и требования – это революционный романтизм. А идея независимости появилась тогда как конъюнктурная. До сих пор эта идея ничего не дала нам, кроме красивых слов и лозунгов. Нация все еще разъединена и требует воссоединения.
- Бытовало и мнение о том, что новые лидеры слишком поспешили с отмежеванием от Москвы и что их недальновидная политика слишком дорого обошлась народу, в частности, в Арцахе.
- На самом деле Карабах и независимость тут были ни при чем – идея независимости витала тогда во многих республиках СССР. Проблема заключалась в проводимой тогда вызывающей и ничем не подкрепленной политике. Надо было не декларировать демонстративно независимость, а договариваться с теми, кто обладал реальной властью в СССР, и соглашаться на правила игры. Вместо этого пошли разговоры о том, что мы, дескать, до поры до времени терпим в республике советские войска, собираемся любой ценой добиваться международного признания и прочие глупости.
При этом в экономическом плане у нас был большой люфт, позволявший при разумной политике и умелом пользовании ресурсами рассчитывать на более или менее щадящее существование в предстоящие зимы. Надо было думать о запасах продовольствия и топлива, альтернативных мощностях, договариваться о транспортных инфраструктурах и пр. Но этим, увы, никто не занимался. Взамен новая власть начала… со сбора денег на предприятиях доходных отраслей. Создавалось впечатление, что эти люди были заинтересованы лишь в разрушении старой структуры, но не знали, что делать с доставшимся им наследством и даже боялись его. Возможно, они надеялись очень быстро создать новые экономические базисы, однако тогда такой задачи не стояло: нужно было выживать, по возможности не подвергая народ и вооруженные отряды в Карабахе опасности и жесточайшим испытаниям. Я вообще удивляюсь, что все при этом закончилось средней кровью – не малой, конечно, но и не большой.
- В какой момент, на ваш взгляд, были допущены роковые ошибки и Движение пошло не в ту сторону?
- Эти люди просто не понимали, за что они взялись. Еще до прихода к власти новая элита откровенно декларировала, что, дескать, они ошибались: присоединить Карабах к Армении невозможно и с этим нужно смириться. И только развитие ситуации не позволило им окончательно предать забвению идею воссоединения. Ситуация развивалась так быстро, что новым руководителям приходилось все время догонять, чтобы возглавить процессы. Этим, кстати, умело пользовались их оппоненты, которые малыми силами и ресурсами создавали новые ситуации, вынуждая тем самым лидеров становиться во главе новых тенденций.
Именно тогда началась сдача позиций. Потом уже перед ними встала задача не допустить в Карабахе прихода к власти тех сил, которые действительно выражали интересы и чаяния народа и понимали, что надо делать дальше. Причем оппоненты нового руководства Армении боролись не за власть, а за адекватное управление процессами.
И если первые парламентские выборы были общими для Армении и Карабаха, то референдум 21 сентября был проведен отдельно и стал окончанием того этапа, который новое руководство называло революционным романтизмом. Начался этап откровенного предательства. Ведь вооруженные нападения в Карабахе продолжались вплоть до лета 1992 года – неужели нельзя было как-то договориться с русскими? Но у новых властей не было понимания того, что государство создается не на пустом месте, а в советском политическом пространстве, а значит, надо идти по пути осознанных компромиссов.
- Тем не менее, что вы считаете самым большим достижением за годы независимости?
- Национально-освободительную борьбу. Мы до сих пор живем за счет дивидендов от нее. Сразу после победы в Карабахской войне мы попали в очень благоприятную экономическую фазу. Мир усиленно развивался, и Армения не могла оставаться в стороне от общих процессов. Но вот в какой мере это стало нашей заслугой? На мой взгляд, это был, скорее, период упущений, нежели обретений. Мы, к примеру, до сих пор не поняли, из чего должна состоять наша экономика и за счет чего она должна развиваться. И не только: стратегии развития страны как не было, так и нет до сих пор.
- Какой вы видите Армению спустя еще 20 лет?
- Если говорить об основанных на реальных выкладках и расчетах прогнозах, то это будет мелкобуржуазное общество, ориентированное на внутреннее потребление. Мало что останется от образования, о науке забудут вообще. Но есть и интуитивные ощущения. Появилось поколение очень амбициозных молодых людей. Этому поколению не хватает образованности и духовности, но оно очень активно, а главное - находится в поиске новых путей и новых решений.
Марина ГРИГОРЯН, "Голос Армении"