К 90-летию резни в Смирне
«…Знаменитый порт Смирны был забит судами. Торговые суда были пришвартованы к длинному причалу рядом с баржами и деревянными шлюпками. Дальше в море стояли на якоре военные корабли Объединенных сил. Их вид обнадеживал греков и армян, обитавших в Смирне, а также сотню тысяч беженцев, наводнивших ее, несмотря на распространявшиеся слухи: только накануне одна армянская газета заявила, что союзники, желая компенсировать свою помощь грекам, намерены передать город победоносной армии турок. Горожане взирали на французские эсминцы и английские боевые корабли, все еще готовые защищать европейские торговые интересы в Смирне, и их опасения отступали.
Доктор Нишан Филобозян двинулся в тот день в порт с целью обретения именно такой уверенности. Он поцеловал на прощание жену Туки и своих дочерей Розу и Аниту, похлопал по спине сыновей Гарегина и Степана и, указывая на шахматную доску, заметил с напускной серьезностью: «Фигуры не трогать». Затем он запер за собой входную дверь, плечом проверив крепость замка, и двинулся мимо закрытых магазинов и захлопнутых ставень армянского квартала. Помедлив у пекарни Берберяна, он задумался над тем, вывез ли Карл свою семью из города или они прячутся на чердаке, как и его домочадцы. Уже пять дней они находились в добровольном заточении: доктор Филобозян бесконечно играл с сыновьями в шахматы. Роза и Анита читали сборник сценариев, который он прихватил для них во время своего последнего посещения американского предместья, а Туки денно и нощно стояла у плиты, потому что только едой можно было заглушить тревогу. На двери пекарни висело объявление «Скоро откроемся» и портрет Кемаля — решительного турецкого военачальника в каракулевой шапке и с меховым воротником; из‑под его изогнутых бровей пронзительно смотрели голубые глаза. Доктор Филобозян отвернулся и двинулся дальше, приводя себе доводы, в соответствии с которыми не следовало вывешивать этот портрет. Во‑первых, как он всю неделю убеждал свою жену, европейские силы никогда не позволят туркам занять город. Во‑вторых, даже если это и произойдет, присутствие в порту военных кораблей не позволит туркам устроить резню.
…Доктору Филобозяну даже не пришло в голову, что изуродованное тело, через которое он переступил на улице, это его младший сын. Он увидел только, что дверь его дома открыта. Войдя в прихожую, он остановился и прислушался. Вокруг была тишина. Медленно, не выпуская из рук саквояжа, он поднялся по лестнице. Свет горел, и гостиная была ярко освещена. Туки ждала его на диване. Голова ее была закинута назад, словно она заливалась смехом, открывая рану, в глубине которой поблескивало дыхательное горло. Степан сидел за столом, и его правая рука, в которой он держал охранное письмо, была пригвождена к столешнице кухонным ножом. Доктор Филобозян сделал шаг и поскользнулся, только тут заметив кровавый след, тянувшийся в коридор. Он прошел по нему до спальни и там обнаружил своих дочерей. Они нагие лежали навзничь. Груди их были вырезаны. Рука Розы была протянута к сестре, словно она пыталась поправить серебряную ленту на ее голове».
Это отрывки из ставшего бестселлером романа Джеффри Евгенидиса «Средний пол», в 2003 году удостоенного Пулитцеровской премии. События романа начинаются во времена трагических событий 90-летней давности — резни мирного греческого и армянского населения Смирны (Измира) турецкими войсками во время завершающего этапа греко-турецкой войны 1919-1922 гг.
В Смирне, космополитическом «Маленьком Париже Востока», произошел последний акт того, что в официальной современной истории Греции называют «трагедией Малой Азии». Отступление из Малой Азии греческих сил, побежденных турецкими националистами, покинутых союзниками из Антанты, в конце лета 1922 года приняло характер массового бегства, к которому присоединилось гражданское население — десятки тысяч оттоманских христиан. По населению Смирна была вторым городом Османской империи. В то же самое время это был преимущественно немусульманский город, называемый по этой причине мусульманами «гявур (неверная) Смирна».
9 сентября 1922 года турецкие войска ворвались в Смирну и вместе с местным турецким сбродом начали резню мирного греческого и армянского населения, грабеж его имущества. Согласно свидетельству американского консула Джорджа Хортона, в первую очередь турки оцепили армянский квартал и приступили к систематическому истреблению армян. Спасаясь от резни, тысячи местных армян и находившихся в городе армянских беженцев укрылись в церкви Св. Степаноса. 13 сентября солдаты облили бензином и подожгли множество зданий в армянском квартале, выждав время, когда дул сильный ветер со стороны мусульманского квартала. Затем турецкие солдаты стали обливать бензином и другие места в христианско-европейской части (в частности перед американским консульством). Резня и пожар шли по всему городу и сопровождались зверскими истязаниями: так, девушкам после многократных изнасилований отрезали груди. Спасаясь от пожара, большинство христианских жителей столпилось на набережной. Турецкие солдаты оцепили набережную, оставив беженцев без пищи и воды. Многие умирали от голода и жажды, иные кончали с собой, кинувшись в море. Чтобы заглушить крики погибающих христиан, постоянно играл турецкий военный оркестр. Все это происходило на виду военного флота союзников, который стоял в гавани, не вмешиваясь.
«…Все чувствуют, что величайшие опасности и страдания нависли над несчастным христианским населением внутренних областей и Смирны,— писал архиепископ,— так как очень хорошо известно, что все турки без исключения, жители городов и сел, вооружены до зубов благодаря непостижимой небрежности, по доброй воле Верховного Комиссариата, греческих военных и полицейских властей в течение прошедших трех лет.
…Победоносный вход турецкой армии в города внутренних областей, и особенно в столичный город Смирну — а к армии добавится все вооруженное турецкое население, жившее до сих пор в полной безопасности под охраной греческой администрации и защитой греческих войск — будет отмечен вспышками ярости, ненависти и ужасной резней. Нет нужды в дополнительных доводах, так как у всех нас есть очень горький и кровавый опыт продолжительных и неизбежных бойни и резни, которыми всюду отмечено прохождение турок, независимо от того, одержали они победу или потерпели поражение...
…К сожалению, все греческое население городов и деревень безоружно из-за крайне строгих мер Верховного комиссара, который не позволил даже Комитету по обороне Малой Азии приобретать оружие. Его не могут носить члены комитета, его запрещено раздавать гражданской гвардии для защиты жизни граждан от вооруженных банд и турецких масс, что очень поспособствовало бы повышению морального духа греков….
…Таким образом, греки будут отданы на резню и уничтожение. Сотни тысяч греков погибнут, не имея ни малейшей возможности защититься, они даже не сумеют продержаться в течение нескольких дней или часов, чтобы европейское вмешательство смогло спасти ситуацию».
Однако вмешательства так и не произошло.
Множество христиан утонули в гавани Смирны, пытаясь добраться до стоявших рядом 27 военных судов Антанты, среди которых было три американских эсминца. Равнодушие, с которым союзники по Антанте наблюдали, как их христианских единоверцев сжигают, убивают, насилуют, расстреливают пулеметами или топят, только добавило ужаса жителям Смирны. Позднее очевидец погрома, американский консул Джордж Хортон написал: «Одно из самых сильных моих впечатлений было чувство стыда за то, что я принадлежу к роду человеческому».
От причалов отходили перегруженные лодки с греческими и армянскими беженцами и шли к иностранным судам, стоявшим на рейде для защиты и эвакуации своих соплеменников, но не уполномоченные больше никого брать, чтобы не обидеть турок. Когда лодки подходили к английским военным кораблям и пытались пришвартоваться, матросы резали швартовы. Несколько лодок вскоре затонуло. Людей сталкивали в воду с причалов. Иные прыгали и топились сами. Третьи плыли к военным кораблям. Англичане поливали пловцов кипятком.
Капитан американского эсминца гнал детей прочь, выкрикивая: «Только американцы!»
На палубах боевых кораблей иностранные моряки смотрели в бинокли на творившуюся бойню и фотографировали. Позже заиграли военные оркестры и фонографы, обращенные к набережной.
Всю ночь над гаванью, заполненной окровавленными трупами, раздавалось Pagliacci Карузо. Один адмирал, отправившийся отобедать на другой корабль, задержался, потому что на винт его катера намотался женский труп.
В то время как полмиллиона беженцев гибли на набережной и в воде, американские и английские сухогрузы продолжали возить из Смирны табак. Другие американские суда ожидали груз инжира.
Правда, были и другие примеры. Итальянцы, стоявшие на якоре гораздо дальше остальных, брали на борт всех, кто мог до них доплыть. Японские корабли выбрасывали весь свой груз, чтобы принять на борт как можно больше беженцев. Французские баркасы, заходившие в бухту, брали на борт любого, кто мог сказать по-французски со сколь угодно плохим акцентом: «Я француз, мои документы сгорели». Скоро вокруг армянских учителей столпились дети, заучивая эту магическую фразу.
В организации эвакуации большую роль сыграл американский пастор, сотрудник организации ИМКА Эйса Дженнингс. Именно благодаря его стараниям 23 сентября 1922 г. в порт под охраной американских судов прибыла наскоро собранная греческая флотилия.
Французский историк Дрио рассказывает о событиях 13 сентября в Смирне: «Тысячи несчастных людей толпились на берегу и падали в море. Большая часть порта была завалена сотнями трупов, можно было идти по ним. Тех, кто пытался удержаться на поверхности воды, турки добивали саблями и палками». Тот же автор добавляет: «Кто опишет сцены жестокости?.. Бесчисленные жизни, главным образом женщин, детей и стариков были уничтожены в позорной дикости…»
Во французском журнале Revue de Paris среди прочих ужасных фактов приводился и такой: «С берега доносились крики истребляемых, мертвые тела плавали на поверхности возле судов. Среди этой дикости слышались звуки музыки с британского военного корабля к удовлетворению его пассажиров». Корреспондент The Times в Константинополе пишет в своей телеграмме от 16 сентября: «Британский отряд, охранявший газовое предприятие, стал свидетелем жестокостей на улице по отношению к греческим женщинам, однако не вмешивался в происходящее, поскольку имел приказ о невмешательстве во всех случаях, кроме угрозы безопасности предприятия».
Город был полностью сожжен: сгорели сотни домов, 24 церкви, 28 школ, здания банков, консульств, больницы. Количество убитых в разных источниках варьируется от 60 тысяч до 260 тысяч. Еще 160000 мужчин было депортировано во внутренние области Анатолии, и большинство их погибло в дороге.
16 сентября 1922 года Нуреддин опубликовал указ, согласно которому все греческие и армянские мужчины от 18 до 45 лет будут рассматриваться как военнопленные «до завершения военных действий». Всем другим грекам и армянам (до 1922 г. в Смирне проживало около 30000 армян), жителям Смирны или беженцам из других районов, было приказано покинуть страну до 30 сентября 1922 года. Затем женщин и мужчин разделили, последних выводили из города и расстреливали группами. Д-р Эстер Лавджой из Американского Красного Креста стала очевидицей судьбы приблизительно 200000 христианских женщин:
«Я была первой женщиной из Американского Красного Креста во Франции, — сказала она. — Но то, что я видела там во время Великой войны, выглядит праздником любви по сравнению с ужасами Смирны. Когда я прибыла в Смирну, на набережной скопилось 250 тысяч человек — несчастных, страдающих, кричащих. Избитые женщины, с которых была сорвана одежда, разделенные семьи, и все без исключения ограблены.
…Зная, что их жизни зависят от того, смогут ли они покинуть город до 30 сентября, люди столпились вдоль побережья так плотно, что не осталось свободного места, чтобы кто-то мог лечь на землю. Санитарные условия были неописуемыми.
…Три четверти толпы составляли женщины и дети, я никогда ранее не видела столько женщин, несущих детей. Все другие женщины выглядели беременными. Бегство и жуткие условия приводили к множеству преждевременных родов, и дети рождались на причале безо всякой помощи в условиях, когда женщина едва могла прилечь. За пять дней, проведенных там, я видела более чем 200 подобных случаев.
…Еще более душераздирающими были крики детей и матерей, потерявших друг друга. Люди теснились в большом огороженном и охраняемом месте, и для тех, кто потерял своих, не было никакой возможности вернуться назад. Матери в безумии взбирались по стальной ограде пятнадцатифутовой высоты и, невзирая на удары прикладами, высматривали своих детей среди тех, кто бегал с животными воплями.
…Состояние, в котором эти люди достигали судов, заставляет задаваться вопросом, было ли бегство лучшим выходом, чем турецкая депортация. Никогда ранее не производилось такого систематического грабежа. Турецкие солдаты обыскивали и грабили каждого беженца. С них снимали даже одежду и обувь любой стоимости.
…Для ограбления мужчин пользовались другим способом: мужчинам военного возраста разрешали пройти за взятки через все барьеры до самого последнего. На последнем барьере их возвращали обратно, чтобы затем депортировать. Грабили не только солдаты, но и офицеры. Я лично была свидетельницей двух позорных поступков, совершенных офицерами, которых можно было бы по внешним признакам отнести к джентльменам.
…28 сентября турки стали оттеснять толпы от причалов, где на них падал свет прожекторов союзнических военных кораблей, в боковые улицы. Всю эту ночь были слышны вопли женщин и девушек, на следующий день было объявлено, что многих забрали в рабыни.
…Ужас Смирны выходит за пределы воображения и не может быть передан словами. Преступным было не выработать за века цивилизации способа предотвращать такие приказы, как эвакуация всего города вкупе со средствами их осуществления, и весь мир несет за это ответственность. Со стороны всего остального мира преступно сохранять нейтралитет и позволять насилие над 200 тысячами женщин».
…Я видела, как баркас американского военного корабля подобрал двух беженцев мужского пола, которые пытались под турецким ружейным огнем плыть к торговому судну и согласно приказу сохранять нейтралитет, вернул их в руки турецких солдат на берегу на верную смерть. Согласно этому же приказу, солдаты и офицеры всех национальностей стояли в стороне, когда турецкие солдаты били прикладами женщин, которые пытались добраться до своих, плачущих за оградой, детей».
Консул Г. Хортон написал о судьбе православных греков, депортированных из Смирны и ее окрестностей после 30 сентября 1922 года:
«Этот последний эпизод на набережной Смирны раскрывает весь дьявольский и методично реализованный план турок. Солдатам позволили насытить их жажду крови, грабежа, изнасилований, направив сначала на армян, вырезая и сжигая их, делая все что угодно с их женщинами и девушками. Но греков, к которым существовала более глубокая ненависть, оставили для более медленной смерти. Немногие из вернувшихся рассказывают ужасные истории. Некоторых расстреляли или уничтожили иным способом в рабочих отрядах. Все голодали, и тысячи умерли от болезней, переутомления и неблагоприятных условий жизни. Подлинные сообщения сотрудников американского благотворительного общества свидетельствуют о маленьких группах, которые дошли до внутренних областей, хотя вначале они насчитывали тысячи человек…»
Трагедия Смирны стала последним эпизодом Геноцида армян и началом осуществления государственной кемалистской политики «Турция — туркам». Кемаль, наблюдая за пожаром в Смирне, заявил: «Перед нами знак того, что Турция очистилась от предателей и иноземцев. Отныне Турция принадлежит туркам». Эрнест Хемингуэй, бывший в то время корреспондентом американской газеты в Европе, описал свои впечатления от резни в рассказе «В порту Смирны». Уинстон Черчилль писал в связи с судьбой Смирны: «Кемаль отпраздновал свой триумф превращением Смирны в пепел и истреблением целых христианских населений».
Сегодня Смирна известна под турецким названием Измир, а подавляющее большинство населения города составляют турки.
Микаел БАРСЕГЯН, "Собеседник Армении"