Утром в середине апреля 1978 года студент, будущий инженер, услышал стук в дверь своей квартиры на втором этаже в районе Bromley-by-Bow Восточного Лондона. На пороге, как позднее рассказывал хозяин, стоял молодой человек «в рубашке вроде мексиканской». «Привет, я Монте Мелконян из Штатов, – выпалил незнакомец. – Троюродный брат Вахе Берберяна. Он сказал, ты будешь рад меня видеть».Нжде Мелконян открыл дверь пошире и ответил, что в самом деле рад видеть незнакомца.
Незваный гость выбрал не самое лучшее время, он явился без предупреждения за несколько дней сдачи хозяином экзаменов первого курса. Однако одинаковая фамилия призывала быть гостеприимным даже при отсутствии всяких свидетельств о хотя бы отдаленном родстве. Когда Нжде приветствовал гостя на армянском, Монте смог ответить только смущенной улыбкой. Глаза Нжде сузились – что это за соотечественник, который не может ответить на родном языке даже на простое приветствие? Однако покрасневшее лицо Монте убедило Нжде, что гость чувствует себя ужасно из-за своего неумения говорить по-армянски.Монте достаточно бегло объяснялся по-испански и по-японски, читал по-французски, немного говорил по-турецки, но на родном языке знал всего несколько слов. Гость объяснил Нжде, что поставил себе ближайшей задачей выучить его в сжатые сроки.
Нжде пригласил незнакомца войти, и Монте рассказал о своем маршруте: из опыта пребывания в Испании и Японии он знал, что лучший способ выучить язык – погрузиться в культуру. Его первым пунктом назначения должна была стать Армянская ССР, самая маленькая из 15 советских республик. Там даже русские говорят по-армянски. Однако его попытки получить советскую визу закончились неудачей, и он в качестве альтернативы решил добраться автостопом до Афин, а оттуда на самолете до Тегерана или Бейрута – смотря куда дешевле. Изучив крупные, приспособленные для самозащиты армянские кварталы в том и другом городе, он решит, где задержаться для изучения языка. Изучение языка было не единственной причиной взятого им курса на Ближний Восток. «Я стараюсь быть как можно более логичным, принимая решение о том, как участвовать в нашей борьбе», – спустя годы объяснял он другу.
Эти общины, вероятно, должны были оказаться «вовлеченными» в предстоящую борьбу, поскольку близость к армянской родине, находящейся под турецкой оккупацией, делала их идеальными для набора бойцов. Они могли стать исходными базами для будущих вооруженных столкновений, которые Монте рисовал в своем воображении. Последующие четыре дня и три ночи Нжде игнорировал подготовку к приближающимся экзаменам, а Монте отложил визит в Оксфордский университет – они обсуждали жизнь и предстоящую «патриотическую борьбу». Затем Нжде проводил своего нового друга в Дувр, где Монте вскочил на борт парома, направлявшегося в Кале. Через неделю он добрался до Ливана.
Появившись в Бейруте 15 апреля 1978 года, он проволок свой багаж через разрушенный холл терминала аэропорта, потом взял такси, которое зигзагами объезжало воронки от снарядов под развевающимися зелеными и красными баннерами. Три главные армянские политические партии – социал-демократическая партия «Гнчак», либеральная партия «Рамкавар» и ультранациональная партия «Дашнакцутюн» – официально объявили о своем нейтралитете в ливанской гражданской войне. Несмотря на нейтралитет (или даже наоборот – вследствие него) безопасность жителей Бурдж-Хаммуда зависела от бдительности армянской милиции, защищавшей квартал против милиций правых сил, которые окружали его со всех сторон, кроме моря.
Армянская милиция была малочисленной, по сравнению с противниками ей недоставало тяжелого вооружения. Армяне не устраивали блокпостов на дорогах, как другие, они не демонстрировали свое оружие при свете дня и не носили форму, предпочитая расклешенные брюки в стиле «диско» и обтягивающие сорочки. Недостаток огневой мощи они возмещали репутацией яростных воинов, которую Монте скоро предстояло подтвердить. В остальном армяне Бурдж-Хаммуда не оправдали ожиданий Монте. Вместо расы упорных хладнокровных бойцов, какими их описывали прибывавшие в Калифорнию многословные иммигранты, он обнаружил племя людей, страдающих бессонницей, которые проводили дни, торгуясь друг с другом, мечтая об Америке, пичкая своих сыновей конфетами с миндалем и спагетти-вестернами.
Следующие два дня – с 9 по 11 мая – нашей милиции пришлось участвовать в самых тяжелых ливанских боях той недели, обе враждующие стороны усеивали камни тысячами гильз. Фалангисты использовали ручные гранатометы, наши боевые товарищи закладывали в автомобильные шины динамит, запускали их катиться по улице и наблюдали, за противниками, которые бросались врассыпную как цыплята. Однажды Монте собрался вставить новую обойму в автомат, из которого стрелял через отверстие баррикады, – в этот момент в освободившуюся дыру со свистом влетела пуля снайпера. В другой раз, при очередной вспышке боя, он нырнул в пустое здание и спринтерски пробежал по коридору, на шаг опережая длинную очередь из крупнокалиберного пулемета, чей огонь прошивал стену из шлакоблоков, как швейная машина фланелевую ткань. Десятью годами спустя Монте писал об этих годах в Бейруте: «Наверное, странно, что я остался в живых». Глядя в прошлое, я поражаюсь, как чуду, тому, что мой брат вообще дожил до тридцати пяти лет.
.
A Self-Criticism: Monte Melkonian, My Brother's Road
.
Материал подготовил: Галстян Арег, «time to analyze» - politics, society, and ideas