Это потом, когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется, они будут в граните и в бронзе, в поэмах и в прозе. А пока все так близко, что, кажется, было вчера. Пока долгие мирные годы не прожиты. Пока раны слишком свежи и нет покойных лет глобального художественного осмысления. Пока на самую больную нашу боль, на самую большую нашу гордость – подвиг тех, кто вот уже двадцать пять лет стоит на рубежах, на грани, на лезвии нашей общей судьбы, на подвиг солдата Арцаха, – "реагируют" искусство настоящего времени, кино и театр.
В НАЦИОНАЛЬНОМ АКАДЕМИЧЕСКОМ ТЕАТРЕ ИМ. Г. СУНДУКЯНА СОСТОЯЛАСЬ премьера спектакля "Арцвабуйн" - "Орлиное гнездо", поставленного по пьесе Грачья Бегларяна молодым режиссером Давидом Арутюняном. Тема была главной, а потому к премьере Национальный театр готовился с невероятной ответственностью. Ведь в списке высоких премьерных гостей во главе с первой леди Ритой Саргсян были и солдаты, солдаты столичного полка.
У нашего народа к солдату особое отношение. Вместе с пониманием того, откуда оно рождается, это совершенно особое чувство. Из пугающей близости войны – войны на твоей земле. Из сознания, что "До свидания, мальчики… Мальчики! Постарайтесь вернуться назад" не поэзия, а жизнь. Из осмысления, кто есть сегодня элита нации.
… В конце лестницы, ведущей в зал, был установлен флаг Республики Армения. В фойе играл марши духовой оркестр. И не было пустых предпремьерных светских разговоров – публика входила и сразу внутренне собиралась, как-то торжественно шла в зал мимо застывших в почетном карауле у флага страны солдат. У некоторых женщин уже здесь, на подступах к "Арцвабуйну", блестели в глазах слезы…
Сделать спектакль о войне давно было для Давида Арутюняна сверхзадачей. Наверное, молодые особо остро чувствуют долг перед сверстниками, которые вчера не вернулись из боя. "Пьесу Грачья Бегларяна (она называется "Каракап") нельзя назвать хроникальной, она не основана на каких-то конкретных событиях. Но мне показалось, что она очень честная, очень настоящая и достигшая какого-то художественного обобщения. В работе над спектаклем мы не старались воссоздать какие-то конкретные "праобразы". Этот спектакль – наша дань тем тысячам ребят, благодаря которым мы сегодня мирно и благополучно живем на нашей земле", - говорил режиссер спектакля перед премьерой.
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, В "АРЦВАБУЙНЕ" НЕТ НИКАКОГО ФАНФАРНОГО ГЕРОИЗМА. Нет образа врага-вандала. Даже особо острого сюжета в нем не намечается. Он о том, что есть такая работа, - Родину защищать. И театральный язык, выбранный Давидом Арутюняном, несмотря на отдельные масштабные и эстетно-красивые сцены, не метафорично абстрагирующийся, а предельно, кинематографически конкретный. В этом режиссеру помог художник спектакля Седрак Великодный. Абсолютно живая картина окопного житья-бытья. Покосившийся дом старухи Амай, "матери полка", который накрыл, как непробиваемой матрицей, вздыбленный танк. Это не реалити-шоу, это большая во всех смыслах метафора жизни на земле Арцаха.
"Этот спектакль – наша благодарность всем ребятам, участвовавшим в освободительной борьбе в Карабахе. Когда мы начинали работу над спектаклем, было большое воодушевление и мы совершенно не осознавали всю степень ответственности. Она пришла намного позднее. А теперь, перед премьерой, понимаешь, насколько все это серьезно. Ведь в зале могут оказаться те, кто прошел войну, матери, потерявшие в этой войне сыновей. Не знаю, сможем ли мы выдержать этот экзамен", - говорил актер Андраник Закарян. Его герой, контуженный, с осколками снаряда в обеих ногах, откажется ехать в госпиталь. Но и принять участие в последнем бою он не сможет и останется с мучительным чувством: извините, что цел…
Для молодых сундукяновцев "Арцвабуйн" действительно стал экзаменом. И они его выдержали. Флегматичный богатырь с трубным голосом, которого, казалось, не может взять никакая пуля, Ованес Гаспарян. Трепетный юноша, Ромео здешних мест, пишущий стихи в перерывах между боями, Месроп Абтоян. Пулеметчик и Орфей, умеющий звуками своих песен нагонять страх на врага, Лерник Арутюнян. Сосредоточенный, не тратящий эмоций, но переживающий что-то глубоко в себе Роман Бабаян. Даже выступающие в эпизодах студийцы. Такие разные. Такие живые и настоящие. Такие живые и настоящие на этом рубеже, за которым остались дом, семья, любовь… Рубеже, на котором им осталось только это солдатское братство и такая работа, – Родину защищать.
Откуда в молодых актерах родилась та удивительная энергия, благодаря которой они заставили зал смотреть спектакль на каком-то пределе чувств? "Это какой-то особенный спектакль, - говорил еще один исполнитель, Артур Арутюнян. – Мы каждый раз ловили себя на том, что играть его в полноги невозможно. Даже на технических прогонах, где можно особенно не напрягаться. Просто выйти и произносить текст – невозможно! У меня в апрельской войне погиб друг – близкий друг. И лично я этот спектакль и свою работу посвящаю его светлой памяти".
МОЖЕТ БЫТЬ, ВОТ ЭТА АДРЕСНОСТЬ И ПОМОГЛА АКТЕРУ СЫГРАТЬ потрясающую по глубине чувства сцену, сделавшую Артура открытием этого спектакля. Он играл немного позера-балагура, травящего анекдоты. Играл хорошо – органично, с драйвом. А потом настал его звездный час - сцена смерти Амай, женщины, заменившей солдатам мать… "Ты не имеешь пра-ва-а-а!" - кричал он в смертной тоске. И в череде криков, которые обычно раздражают, это была трагедия без катарсиса и исхода. Все содержание роли, весь обширный человеческий план - квинтэссенция голосов порванных в клочья мальчиков, прощающихся со своими матерями, свелись к этому крику. Так может кричать моряк, понявший, что ему никогда больше не увидеть земли. Так – не на пределе, а за пределами человеческих сил - может кричать долго молчавший человек, прежде чем умолкнуть навсегда. Думается, залогом такого наполнения стала и сама Амай в исполнении заслуженной артистки РА Джульетты Степанян.
Наши армянские матери не только очень эмоциональные, они очень-очень сильные. Слезы в их сердцах обладают свойством превращаться в камень. И скорбь уступает место какой-то нечеловеческой, необъяснимой силе, которая не только позволяет им жить дальше, но и становится двигателем жизни вообще", - говорила она в день первого показа "Арцвабуйна" публике.
Актриса, долгие годы проработавшая на сцене Драматического театра Степанакерта, не играет – живет, достигая в мощи своего исполнения не просто образа матери, потерявшей на войне сына и ставшей матерью чужим сыновьям. Работа Джульетты Степанян поднимается над персонажем, становится Праматерью, почти Матерью-землей. И, если в словах этих слышен пафос, в работе актрисы его нет. Монументальность образа рождается не из надрыва, а из десятков мельчайших подробностей одной судьбы, ставшей судьбой тысяч армянских матерей. Джульетта Степанян несет на своих плечах спектакль, как ее героиня – весь ужас войны. Она вдохновляет в "Арцвабуйн" новые силы там, где в первом акте намечаются "черные дыры", как ее Амай своей любовью и нежностью, своими шуточками, а порой и генеральскими командами придает силы защитникам Каракапа, пряча для одиночества ночных монологов невыплаканные слезы. А монологи эти переворачивают души сидящих в зале, заставляя сопровождать овацией каждую картину, сыгранную актрисой.
А такой овации, которую устроила публика спектаклю "Арцвабуйн", Национальный театр им. Сундукяна давно не помнил. Двадцать лет… И вот уже другая мать, как когда-то Амай, посылает на войну сына – не только в спектакле.
Долго стояли осиянные золотистым светом герои "Арцвабуйна" на сцене, а зал покрывали новые и новые волны аплодисментов, и не смолкали крики "браво!" Словно каждый, кто присутствовал на спектакле, стоял вместе с его участниками на этой огненной черте и поднимался на безымянную высоту. На ту высоту, под которой легли наши солдаты, чтобы для нас, оставшихся, она обернулась высотой мужества, высотой света, высотой бесконечности. Вечная им память!
Сона Мелоян, "Голос Армении"