Если бы кто-нибудь из профессиональных яхтсменов увидел, как небольшой парусник подбирает якорь, чтобы отправиться к мысу Горн, он здорово удивился бы. Но если бы это был очень опытный мореплаватель, хорошо знающий коварство здешних мест, то удивился бы тому, что вообще отдали якорь.
Решение продолжить огибание мыса именно сейчас, при таком ветре, да еще на ночь глядя, было не только мое. Капитан прекрасно понимал, что речь идет о целом ребусе, о выборе оптимального варианта. И мы оказались в центре пролива Дрейка. Работал только один парус. Стаксель. Конечно, не самый большой и не парус-флаг. Большой парус при ураганном ветре просто перевернет судно. Ползли, как черепахи, хотя, когда смотришь с борта на гигантские волны с обеих сторон, кажется, что идешь на огромной скорости. Собственно, действительно скорость огромная, только не судна, а встречного течения.
Я стоял рядом с капитаном, который в теплых перчатках сжимал штурвал, улавливая встречное движение волн. Гайк Бадалян, как и всегда, стоит в своей каюте над картой и приборами. Самвел чаще всего спрашивает его о скорости. Читатель не поверит, если узнает, как менялись показатели скорости судна. "Три узла". Это значит три мили или примерно пять с половиной километра в час. "Два с половиной узла!", "два узла!". Держится долго. "Один узел". То есть как бы ты не менял галс -не пересилить небольшим стакселем мощь встречного течения. Дело в том, что не всегда можно поменять курс судна относительно ветра (кстати, это и есть суть термина "галс"). Ведь для ветра сам борт тоже парус.
Наконец Гайк уже подряд начал повторять: "Скорость – ноль". И, наконец, самое страшное: "Скорость – минус один". Я ухитрился записать это в блокноте при ветре и соленой мокроте, сдуваемой с гребней волн. Нельзя было не видеть, что труд наш уже оказывается сизифовым: мы шли уже не вперед, а назад... И капитан не просто сменил галс, а сменил его капитально - повернул судно на сто восемьдесят градусов.
Минуту назад справа, в пяти милях, можно было видеть мыс Горн. Несмотря на дымчатый туман и на полночь все-таки сказывалось влияние южно-полярных белых ночей. Огромный треугольник мыса с не очень острым углом наверху оказался теперь уже слева. Мы возвращались к нашей заводи. Другого места для спасения судна в это время на всей нашей планете не было. Возвращались куда легче, куда веселее - все-таки попутные ветер и течение. Но и здесь свои трудности. В конце концов, все страсти-мордасти, о которых пишется в морской литературе, чуть ли не исключительно о курсе с запада на восток. Об этом прекрасно писали многие, но наиболее впечатляющие страницы написаны Федором Конюховым.
Когда Федор первый раз огибал мыс Горн, порывы ветра достигли 50 узлов. Точно столько же и сейчас у нас. По прогнозу завтра будет еще хлеще. Я вспомнил, как Конюхов в свое время прислал телеграмму экипажу "Киликии" на остров Святого Лазаря. После этого мы часто говорили с ним по телефону о многом. Внимательно и с белой завистью слежу за его фантастическими переходами и на суше, и в горах, и на полюсе. Но больше всего меня обрадовало, что он организовал поистине богоугодную экспедицию только для того, чтобы установить православный крест на острове Горн. Интересно, что экспедиция Конюхова из девяти человек начала старт из Чили, куда мы направляемся после огибания мыса Горн.
4 апреля 2010 года от двух конюховских яхт у открытой бухточки, где мы сейчас отдавали якорь, отпочковались два тендера – резиновых катера - и подошли с подветренной стороны к берегу именно там, откуда мы поднимались на остров Горн. Когда в апреле 2010 года я узнал об этом, то вспомнил, как в декабре 2009 года в Буэнос-Айресе мы договаривались с Росситой Иосифян об урфинском кресте. Узнав об успехе Федора, я почувствовал радость: значит, все-таки возможно. А теперь я послал по электронной почте Федору письмо, поведав ему, что, возможно, экипаж армянской яхты был первым, кто поклонился православному кресту после его установки в часовне Стелла Марис. Возвращаясь на прежнее место стоянки, Конюхов вспомнился еще и потому, что во второй раз якорь мы бросим там, где стояли экспедиционные суда выдающегося русского путешественника, недавно обретшего сан православного священника.
…Небольшая статистика. Дважды мы вынуждены были стартовать к мысу Горн из канала Бигл. И теперь вот дважды пытаемся одолеть дугу вокруг знаменитого выступа скалы, направленного на Антарктиду. Вошли уже в открытой пролив, который Френсису Дрейку казался морем. Вспомнив вчерашний поздний вечер, когда судно "буксовало" совсем недалеко от мыса, я подумал о том, что на сей раз имеем великое преимущество: пусть без солнца, но свет и огромный запас светового дня. По прогнозу – температура три градуса. Однако встречный ветер нес с собой не только мороз, но и время от времени сыпучую, как крохотные бусинки, изморось. Кстати, эта ужасно опасная штука может ранить глаза. Правда, все мы были одеты по погоде - с капюшонами, закрывающими не только голову, но и чуть ли не все лицо.
...Я часто привожу слово "галс". Это ведь не просто и не только повернуть нос судна налево или направо. Это делается для того, чтобы создать чисто механическое условие для смены угла паруса. И происходит это вовсе не безболезненно для самого паруса, который в момент смены галса начинает дергаться, хлопать и шлепать самого себя, при этом издавая звуки дроби гигантского барабана. В это время, особенно в момент, когда появится такое творение ветра, как порыв, парус может разорваться в клочья. Именно так было накануне ночью, когда мы вынуждены были вернуться назад, когда начала разрываться задняя шкаторина (край) стакселя.
Порыв... Давно я слежу за этим чудом природы. Разве можно простыми словами или простыми распространенными предложениями описать это явление? В тот миг, когда медленно, но верно справа приближался мыс Горн, видел волны, очень похожие на "Девятый вал" Айвазовского. Я, кажется, уже готов отказаться от предположения, что великий маринист видел натуру своего шедевра вовсе не в живом море, а в своем божественном воображении. Но вот и справа, и слева - сплошные волны, напоминающие творение гения. И наяву надвигается тот самый Порыв. Это он схватывает, слизывает, срезает, сбривает, сдувает с вершины гребня огромной волны белую шапку пены. И первый миг, который длится доли секунды, создает "девятый вал". Порыв – это не просто ветер, представляющий собой движение воздуха относительно поверхности океана. Порыв – это некая реальная мистика. Это – энергия, это – мощь. Порыв – это свобода и взрыв, ибо взрыв – это и есть освобождение (от слова свобода) большого количества энергии в ограниченном объеме за короткий промежуток времени. Порыв – это вдохновение, страсть, воодушевление. А в метеорологических прогнозах порыв ветра приводится отдельной от силы ветра строкой. И чаще всего в два, а то и в два с половиной-три раза сильнее, чем сам ветер. Вот именно в этот миг случается беда. Не сказал бы, что я люблю порыв ветра. Но я уважаю его как живое существо, и потому считаюсь с ним.
… В 14 часов 30 минут обошли мыс Горн. Правда, это еще неузаконенное огибание мыса Горн. Это всего лишь фиксация факта, что прошли точку с координатами: 55 градусов и 59 минут южной широты и 67 градусов 16 минут западной долготы. Восточная сторона этой точки – Атлантический океан, западная – Тихий океан.
Только что наши флаги пересекли эту линию. В какой-то миг наша яхта с месроповскими буквами на бортах находилась в позиции, когда половина букв была в одном океане, другая половина - в другом. О том, как все было и как все это выглядело в тот миг, знают только Бог и "Армения".
Зорий БАЛАЯН, Тихий океан во второй раз, но сейчас это уже надолго
"Голос Армении"