Партии являются политическими институтами современного общества, посредством которых граждане реализуют свои политические права и свободы, социальные группы артикулируют свои интересы, государство взаимодействует с общественными структурами.[i] Современные партии — это те партии, которые складываются в эпоху становления гражданского общества и демократии, всеобщего избирательного права как единственного способа легитимации власти и качественного расширения прав парламента. Необходимость общества в партиях «объясняется конкретно-историческими условиями отдельной страны, ее различными объективными и субъективными факторами».[ii]
Проблема роли политических партий в современной России, а, следовательно, их идентичности остается одной из центральных тем современного научного и публицистического дискурса.[iii] Высказываются различные точки зрения на перспективы развития партийной идентичности в России, порой прямо противоположные. Политологи, социологи, политтехнологи, политконсультанты — все активно с разных позиций обсуждают эту тему, высказывая свои суждения и мнения, которые опираются на разнообразные теории политики, власти, демократии, созданные в разные периоды истории, принадлежащие разным научным школам и направлениям.
Обращает на себя внимание тот факт, что существуют заметные различия в оценке партийной идентичности между взглядами представителей академического направления политической науки и прикладного эмпирико-технологического направления. Первые в оценке деятельности партийной идентичности опираются на классические теории политики, власти, демократии, созданные в период становления и развития индустриального общества, в которых образование партий обусловлено формированием и развитием институтов демократии и гражданского общества, созданием новых типов партийной идентичности. Вторые исходят из теорий постиндустриального информационного общества, в которых классические представления о политике и партиях подвергаются серьезной критике, на их место приходят новые походы, связанные с осмыслением последствий процессов разрушения присущих индустриальному обществу типов партийной идентичности и маркетизации политики.[iv]
Феномен маркетизации сам по себе заслуживает серьезного анализа. Если проблеме перехода российской экономики к рыночным отношениям на протяжении последних десятилетий в политической науке уделялось повышенное внимание и в отношении ее в общественном сознании за прошедшее десятилетие уже сформировались определенные позиции и представления, то по поводу нарастания рыночных отношений в российской политике еще остается много неизвестного и до конца не осмысленного как на уровне теоретического мышления, так и массового общественного сознания.[v]
Как писал А. де Токвиль в середине XIX века «совершенно новому миру необходимы новые политические знания».[vi] Нам важно понять особенности становления партийной идентичности в условиях перехода к рынку и определение ее основных констант, которые развиваются в период становления новой российской государственности. Специфика и механизмы процессов формирования и развития политических партий в России не могут быть до конца поняты, если не учитывать их исторический и политический контексты.[vii] Наконец, было бы неверным отказываться и от компаративной методологии[viii], позволяющей избежать в исследовании своеобразный этноцентризм, нередко трактующий процессы политических трансформаций в России как исключительно национально особенные или уникальные. Соответственно, партийный кризис в современной России нами рассматривается в контексте общемировых политических процессов, что помогает понять общие тенденции происходящего в политической сфере российского общества и увидеть особенное.
В этой связи следует отметить тот факт, что становление новых демократий в Европе обострило в политической науке спор относительно влияния объективных и субъективных факторов на развития политических процессов. Суть спора состоит в том, с позиций какой теории или логики исследовать партийно-политические процессы: «макросоциальных теорий и логики объективных условий» или теорий среднего уровня и «логики акторов».[ix]
Сторонники макросоциальных теорий подчеркивают детерминирующую роль социальных и экономических факторов, окружающей среды на становление и развитие партийно-политических институтов и политических акторов. В этой связи они справедливо указывают на то, что в посткоммунистических странах мы являемся свидетелями неоднородности не только в сфере политики, но и в экономике, и в социальной структуре. Для многих из них этот факт означает невозможность в настоящее время исследовать партии и партийную идентичность на основе теории расколов С. Роккана и С. Липсета[x], теоретически описывающей процессы формирования устойчивых коллективных идентификаций.[xi] Аргументируя свою позицию, они подчеркивают, что в настоящий период нельзя доверять только логике акторов. Необходимо учитывать свойственную слабость институтов гражданского общества, недолговечность и текучесть вновь образованных партийных элит, принимать во внимание бесспорные факты электоральной изменчивости, быстро изменяющиеся партийные идентификации и партийные конфигурации. Сторонники микросоциальных теорий, напротив, исходят из относительной автономии акторов и подчеркивают их активную заинтересованную созидающую роль в процессах трансформации, делают акцент на рациональности институционального выбора.
Эта дилемма отражена в продолжающихся дебатах между двумя школами в политической науке: школой политической социологии, более склонной к детерминизму, к концепции первенства социальной структуры и экономики по отношению к политике[xii], и школой политического институционализма, более склонной к признанию первенства политики в отношении остальных подсистем общества и поддерживающей теории рационального выбора. Если мы будем трактовать партии как своеобразных пленников социальных расколов, то рискуем совершить ошибку, о которой в свое время предупреждал Дж. Сартори[xiii], т. е. подпасть подсвоего рода экономическое и «социологическое суеверие», лишающее партии свободы выбора. Но не менее опасна и другая крайность, наделяющая политических акторов способностями умышленно создавать социальные и политические расколы, предвидя в них для себя определенную выгоду.
Наша позиция в данном случае заключается в следующем. Выделение чистых институциональных факторов в принципе не вызывает серьезных возражений. Однако такой подход содержит возможность недооценки активной и заинтересованной роли политических акторов в процессах создания нового институционального политического пространства. В этом более перспективным по своим эвристическим возможностям и объяснительным моделям выглядит когнитивно-институциональный подход[xiv], который учитывает влияние внешних социальных условий на действия акторов. В этом плане он хорошо сочетается со структурным подходом исследований переходов от авторитаризма к демократии, предложенным Т. Карлом и Ф. Шмиттером.[xv]
С позиций когнитивно-институционального подхода, каждый актор есть коллективная фигура, укорененная в социальных отношениях, которые предопределяют имеющиеся культурные сценарии. У него нет иного пути, кроме как следовать предписаниям, которые могут отражать его интересы, ценности, роли или нормы. Поведение акторов во многом зависит от присущих им ценностно-когнитивных структур восприятия и оценки полей взаимодействия и связанного с ними рисков, т. е. от развития его когнитивных способностей. Попадая в ситуацию институционального выбора, в результате которого должна появиться новая институциональная среда, новые правила, нормы, ограничения и санкции, господствующие группы акторов оценивают свои ресурсы и предпочтения, ресурсы и предпочтения своих оппонентов, конструируют такую институциональную среду и выбирают такие способы действия, которые в принципе стабилизируют систему политического взаимодействия и в то же время максимизируют их привилегированные позиции и собственный символический капитал. Следовательно, выбор тех или иных политических институтов, конструирование конкретного политического поля взаимодействий не являются результатом спонтанно действующих сил, существующих независимых от человеческой воли, а, напротив, есть результат осознанных волевых целенаправленных действий, благоприятствующий достижению определенных результатов.
Сеник Аванесян, политолог, преподаватель Института Экономики и внешнеэкономических связей ЮФУ, Ростов-на-Дону.
[i] Доронин П. С. Политические партии в современной России. М., 2010. С.34.
[ii] Беспалова Т. В., Свиридкина Е. В., В. Ю. Шпак. Политический процесс. Р-н-Д, 2008. С.198.
[iii] Журбин Н. Е. Политические партии в современном дискурсе. М., 2008. С.99.
[iv] Левичев Н. И. Маркетизация политической реальности. // Социальная политика. 2009. №2. С.34.
[v] Говоров П. Н., Матвеева З. К. Модернизация политической сферы. Институциональные аспекты. // Политика, 2009. №12. С.51.
[vi] ТоквильА. де. Демократия в Америке. М., 1992. С.65.
[vii] Капустин Б. Г. Современность как предмет политической теории. М., 1998. С.112.
[viii] Доган М., Пеласси Д. Сравнительная политическая социология. М., 1994. С.90.
[ix]Елисеев С. М. Выйти из «бермудского треугольника»: о методологии исследования посткоммунистических трансформаций. // Полис. 2002. № 6. С.64.
[x] Липсет С. Сравнительный анализ социальных условий, необходимых для становления демократии. // Международный журнал социальных наук, 1993. № 3. С. 33.
[xi] Макарычев А. С. Принципы и параметры общественного выбора (исследования вирджинской школы). // Полис, 1995. №4. С.55.
[xii] Липсет С. Сравнительный анализ социальных условий, необходимых для становления демократии. // Международный журнал социальных наук, 1993. № 3. С. 32.
[xiii] Сморгунов Л. В. Сравнительная политология. СПб., 2002. С.80.
[xiv] Сморгунов Л. В. Сравнительная политология. СПб., 2002. С.95.
[xv] Карл Т., Шмиттер Ф. Пути перехода от авторитаризма к демократии в Латинской Америке, Южной и Восточной Европе. // Международный журнал социальных наук, 1991. № 1. С. 29.