style="text-align: justify;">
В жизни есть события, которые время бессильно стереть из памяти. В летопись нашей семьи, как и тысяч других армянских семей, навсегда врезалось 14 июня 1949 года, когда началась массовая депортация армян в Алтайский край. Мне, тогда тринадцатилетнему подростку, отчетливо запомнилась полная приключений и суровых испытаний более чем двухнедельная поездка в товарных вагонах к месту нашей высылки.
А началось все ранним утром с приходом троих незнакомцев во главе с майором-чекистом. Скоропалительно обвинив нас в принадлежности к семье врага народа (это про находящегося в ГУЛАГе отца), нас, четверых детей с матерью, с наспех собранными кое-какими вещами под вооруженной охраной вывели из дому и затолкали в кузов подогнанного грузовика. Испуганные и растерянные, мы понятия не имели о том, что будет дальше.
За городом машина долго тряслась по равнинной местности, пока не остановилась в поле, рядом с другими грузовиками, где сидели такие же бедолаги, как и мы. Издали доносились гудки паровозов и тревожные голоса людей. Мы находились у станции Улуханлу (ныне Масис). Нещадно палило солнце. Мы были голодны, но больше всего мучила жажда. Моя попытка покинуть машину в поисках воды тут же была пресечена резким окриком солдата.
Наконец нас подвезли к вагону, вокруг царили хаос и неразбериха. Охранники, ругаясь и размахивая оружием, не церемонясь, заталкивали людей в вагоны, закрывая за ними тяжелые двери. Суета, плач, крики отчаяния, прощания с близкими, каким-то образом оказавшимися здесь, - эта картина и сейчас стоит перед глазами. До полного трагизма не хватало разве что выстрелов да лая сторожевых собак. И это в мирные послевоенные годы... Из-за позднего прибытия для нас с мамой свободных мест на нарах не оказалось. Пришлось устроиться прямо на дощатом полу вагона. До отхода поезда мы, несчастные его пленники, еще долго изнывали от невыносимой духоты за плотно закрытыми дверями раскаленного под солнцем вагона. В таких условиях ничего не оставалось, как, лежа на полу, прильнуть ртом к струйкам свежего воздуха, дующего из узких щелей между досками.
...Который день наш переполненный длинный товарный состав, оставив далеко позади родную Армению и предгорья Кавказа, со скрипом тащился по бескрайним просторам русской равнины. Казалось, дороге не будет конца. Слезы и волнения первых часов ареста и прощания с родиной давно были забыты. Всех охватило чувство безысходности и отчаяния. Куда нас везут и что будет с нами - вот вопросы, которые больше всего волновали людей. Безусловно, об этом не могли не знать ехавшие в головном вагоне с удобствами наши соотечественники-чекисты. Но о том, чтобы их расспросить, не могло быть и речи. Рьяные хранители государственной тайны держались особняком, и не было им никакого дела до людских страданий.
А эшелон вовсю мчал нас навстречу неизвестности. Я вместе с братьями и сестрой через приоткрытую дверь вагона, словно в кино, долго смотрел на проплывающие мимо картины русской природы: зеленые поля, леса, живописные деревни. Иногда дети, заметив нас, махали ручонками: счастливо, счастливо. Если б было так... А сколько мы пересекли грохочущих железных мостов, полустанков и будок стрелочников с неизменно выложенными белыми кирпичиками с до боли знакомыми словами "Слава Сталину", не поддается счету. В пути нередко попадались незалеченные следы войны. Особенно при подъезде к сталинградскому железнодорожному узлу: груды битого кирпича на местах некогда жилых домов, подбитые танки, остовы сгоревших машин и другой военной техники.
Но все это днем. С наступлением сумерек жизнь круто менялась. Вагон быстро погружался в темноту, мир вокруг сужался до размеров вытянутой руки, вновь возвращая нас в мрачную действительность происходящего. Пассажиры устраивались на ночлег: кто на нарах, а мы на ерзающем полу, расстелив наш старый настенный коврик. Примостившись рядом с матерью, я, как всегда долго, не мог сомкнуть глаз. Мешали не только грохот или монотонный стук колес, но и всякого рода мысли, не дающие порой уснуть до рассвета.
Но какие бы трудности и неудобства ни встречались в пути, ничто не было столь хлопотным и унизительным, как отсутствие туалетов. Каждая вынужденная остановка поезда, обычно для пропуска встречного состава, служила сигналом к выходу из вагонов и переходу к активным действиям вокруг них. Благо если это происходило под покровом темноты. Днем же иного выбора не оставалось, как на свой страх и риск не только проползти по ту сторону вагона, но и в любую минуту быть готовым по первому гудку паровоза прибежать обратно, чертыхаясь на чем свет стоит.
Вконец измученные нечеловеческими условиями кочевой жизни, с географической картой в руках, многие строили различные догадки о конечной точке маршрута эшелона. За Уралом на узловой станции Петропавловск в Казахстане появилась надежда о возможной нашей отправке в Среднюю Азию. Но после недолгой остановки поезд вновь направился на восток, и стало ясно, что Сибири нам не миновать. Так оно и случилось. Четыре дня спустя мы в сумерках очутились среди голой алтайской степи, где и услышали команду: "Всем с вещами покинуть вагоны!"
Так началась шестилетняя эпопея нашего пребывания в этом чужом краю, откуда не всем суждено было вернуться назад, в том числе моей бедной матери Астхик. Вечная память им всем! Всем жертвам сталинских репрессий...
Александр МХИТАРЯН, "Голос Армении"