Эдвард П. Джереджян — один из самых именитых американских армян. Его более чем тридцатилетняя дипломатическая карьера «пережила» восемь президентов США: от Джона Кеннеди до Билла Клинтона. В разные годы он представлял свою страну в Марокко и Ливане, Иордании и России, служил послом Соединенных Штатов в Сирии и Израиле. Э.П. Джереджян — основатель и директор Института публичной политики имени Джеймса Бейкера (штат Техас). Он автор недавно вышедшей книги воспоминаний «Опасность и возможность. Путешествие американского посла по Ближнему Востоку» ("Danger and Opportunity. An American Ambassador's Journey Through the Middle East").
— Господин Джереджян, когда вы поняли, что будете делать дипломатическую карьеру?
— Все то, что связано с международными отношениями, заинтересовало меня еще в раннем детстве. Пожалуй, виноваты в этом армянские корни. Мои родители остались сиротами в результате турецкого геноцида, и я был американцем в первом поколении. Поэтому я по себе знаю, как мировые события сказываются на жизни отдельно взятых людей. В старших классах я начал подумывать о том, чтобы стать американским дипломатом и решил поступить в Школу дипломатической службы при университете Джорджтауна, чтобы изучать международные отношения.
— Кем были ваши родители? Помните ли вы своих бабушек и дедушек?
— Отец, Бедрос Минас Джереджян родился в Хаджине и эмигрировал в Соединенные Штаты в 1920-е годы. Он женился на моей матери, Мэри Язуджян, уроженке Харпута, который находится на территории турецкого Курдистана. Они жили в Нью-Йорке, где воспитывали двоих детей: старшего брата Роберта и меня.
У себя дома мы говорили по-армянски. Родителям приходилось много работать, чтобы дети получили должное образование. Сами они, учитывая исторические обстоятельства, были лишены такой возможности. Брат стал успешным нью-йоркским архитектором, а я поступил на дипломатическую службу. В результате геноцида родители остались сиротами, выжила только моя бабушка по материнской линии — Верон. Именно с ней связаны воспоминания о традиционном армянском матриархате. Вдобавок, она превосходно готовила.
— Какое, кстати, ваше любимое блюдо?
— Это армянское блюдо, которое у нас называлось монте (кебаб - ред.): небольшой шарик из мяса ягненка, смешанный с чесноком, петрушкой и специями, заворачивается в кусочек лаваша и подается на тарелке вместе с йогуртом и соусом сумах. Помню, как мать готовила его по особым случаям — на приготовление монте требовалось время и достаточное усердие.
— Опишите какой-нибудь наиболее яркий (счастливый или несчастливый) день вашего детства.
— Больше всего, пожалуй, мне запомнился день, когда мама отвела меня в детский сад при общественной школе № 149 в районе Квинс, в Нью-Йорке. Я воспитывался в доме, где говорили только по-армянски, и неожиданно попал в англоязычную среду. Классический пример, когда тебя бросают в воду — ты должен научиться плавать или утонуть. Я выплыл.
— Удалось ли вам побывать на родине предков?
— Мой первый визит в Армению состоялся в 1981 году, когда я работал политическим советником при посольстве США в Москве. Вместе с женой и маленьким сыном мы посетили исторические места и Святейший престол в Эчмиадзине. Поскольку я был американским дипломатом, прием со стороны руководства коммунистической партии Армении был довольно холодным. В то же время меня очень тепло встретил Его Святейшество Католикос Вазген I. Он пригласил нас на обед, и в беседе спросил у моей жены, планируем ли мы завести еще одного ребенка — чтоб нашему сыну не было одиноко. И тогда моя жена Франсуаза дала слово Вазгену I выполнить его пожелание. И вот, в 1982 году у нас родилась дочь.
— Что совпало и что НЕ совпало с вашими ожиданиями от визита в Армению?
— До того, как я побывал в Армении, у меня было некоторое предубеждение относительно страны, входящей в состав Советского Союза. Однако я был поражен, когда понял, какую историческую роль играет здесь Армянская церковь. Она – подлинный символ национального патриотизма и богатого культурного наследия.
— Расскажите, пожалуйста, о вашей семье. Чем занимается ваша супруга? Какие упования вы связывали с будущим ваших детей? Насколько они оправдались?
— С Франсуазой мы познакомились в 1969 году в Касабланке — на обеде, устроенном одной армянской семьей. А в 1971-м поженились.
Жена была моей «правой рукой» в течение всей дипломатической карьеры. Она работала с корреспонденцией — обеспечивала надежную связь с местными властями, лидерами сообществ… Кроме того, она всегда была и остается моим верным и непредвзятым советником.
Наши дети — Грегори и Франческа, — которых мы всегда не только очень любили, но и поддерживали, получили достойное образование. Дочь училась в Йельском университете, а теперь изучает юриспруденцию в Фордхэмском университете. Сын — по моему примеру — пошел в Школу дипломатической службы при университете Джорджтауна. Он также изучал право и сейчас работает руководителем фирмы в Нью-Йорке.
— Долгое время вы работали на Ближнем Востоке. Помогли ли вам, как дипломату, ваши армянские корни?
— Да, конечно. Думаю, именно благодаря тому, что я армянин, мне удавалось на ранней стадии чутко улавливать сложные исторические и социальные процессы, происходящие на Ближнем Востоке и на Кавказе. Немаловажно и то, что я с детства был знаком с культурой ближневосточного региона, — это обстоятельство оказало неоценимую помощь в моей карьере. Когда я был послом в Сирии, именно мои армянские корни послужили позитивным фактором в отношениях с президентом Сирии Хафезом аль Асадом. Однажды, принимая делегацию армянских священников, он пошутил, что, видимо, Соединенные Штаты «наконец» стали принимать Сирию всерьез, если назначили в качестве дипломата в Дамаск армянина.
— Расскажите, пожалуйста, о каком-нибудь забавном эпизоде, связанном с вашей профессиональной деятельностью.
— Свое первое назначение по дипломатической службе я получил, когда мне было слегка за двадцать. Я был специальным помощником заместителя госсекретаря Джорджа Болла и работал в администрации Кеннеди в Вашингтоне. В разгар кубинского ракетного кризиса Хрущев прислал в Вашингтон Анастаса Микояна, чтобы тот помог нейтрализовать кризис. Госсекретарь Дин Раск встречался с Микояном, и я решил с ним познакомиться. Отец постоянно твердил об этом армянине — постоянном члене Политбюро. Я думал, мой отец будет счастлив, если я ему позвоню и скажу, что познакомился с Микояном. Я занял позицию в коридоре, у двери в офис Раска и Болла, поджидая Микояна. Наконец, он появился. Микояна окружали четверо охранников в плащах стального серого цвета. Когда он подошел, я набрался мужества и обратился к нему с вопросом по-армянски: «Как поживаете, господин Микоян?» По причинам политического характера я намеренно не назвал его «товарищем». Микоян остановился, удивленно взглянул на меня и спросил: «Кто ты такой?» Я впервые видел члена советского Политбюро и смиренно ответил: «Я — Эдвард Джереджян». «Что ты здесь делаешь?» — спросил Микоян. «Работаю», — сказал я. Он рассмеялся, хлопнул меня по спине и произнес: «Рад видеть, что армяне неплохо устроились в Соединенных Штатах». «Да и вы, господин Микоян, преуспеваете в Советском Союзе», — недолго думая, парировал я. Мы оба рассмеялись, и он направился к представителям прессы, ожидавшим его отзывов о беседе с госсекретарем Раском. От только сказал им: «Без комментариев», — и уехал. Затем журналисты окружили меня и стали расспрашивать, что именно Микоян мне сказал. «Без комментариев», — ответил я, следуя тактике Микояна. После этого я вернулся в кабинет и тотчас позвонил отцу, который был в восторге от этого эпизода.
— Как вы полагате, не является ли противостояние Запада и Востока в какой-то степени противостоянием цивилизации и культуры? Ощущаете ли вы, «двуединый» человек, это противостояние?
— Я не верю в «конфликт цивилизаций». Это политизированная точка зрения, и она на руку экстремистам в разных культурах и обществах. Богатство человеческого существования — в его разнообразии. В истории мы находим свидетельства как конфронтации, так и кооперации между различными культурами. Они традиционно заимствуют друг у друга лучшие достижения. Например, существует синтез греческой, мусульманской и европейской культур.
Я сам, родившись в Америке, никогда не испытывал внутренного конфликта из-за своих армянских корней. Кстати, ведь и мощь США — в ассимиляции многочисленных этнических и национальных групп. Это часть моей собственной судьбы.
— Кто из мировых лидеров вам наиболее симпатичен?
— Больше других я восхищаюсь Нельсоном Манделой, который словом и делом доказал возможность примирения со своим врагом — в том случае, если политическая воля и мужество направлены на достижение достойной цели. Он — уникальная историческая фигура.
— Какой образ России сохранился в вашей памяти?
— Мы с женой восхищаемся Россией, ее богатой культурой и историей. Одно из любимых наших воспоминаний связано с зимними выходными днями на русской даче в березовом лесу. Мы дорожим знакомством с русскими людьми самых разных профессий.
— Чего, по-вашему, этой стране сегодня не хватает? Чего в ней слишком много?
— Полагаю, главный недостаток России — в слабой развитости демократических институтов и правовых норм. Только при их наличии Россия сумеет в максимальной степени проявить таланты своего народа и решить такие проблемы, как системная коррупция и господство олигархической экономики. Один влиятельный олигарх в недавнем разговоре в Москве вполне соглашался с тем, что «государственные средства должны стать средствами народа».
С другой стороны, я считаю, что Соединенным Штатам и Европе не помешало бы проявить большее понимание тех перемен, которые имеют тут место после более чем 70 лет тоталитарного коммунистического правления. К тому же, интересы России находятся в рамках закона.
— Вопрос к вам как к пишущему человеку. Способно ли сегодня произведение элитарного или массового искусства повлиять на политику? На будущее человечества? Интересуетесь ли вы кинематографом?
— Я люблю читать исторические и биографические книги, и полагаю, что искусство и литература способны влиять на политику; с другой стороны, они могут донести до массового сознания важные политические проблемы. В этом смысле, фильмы и книги играют весьма важную роль. То же можно сказать и об изобразительном искусстве — например, о картине «Герника» Пикассо, посвященной гражданской войне в Испании в 1937 году, бомбардировке фашистами баскского города — Герники…
Что касается кино, то мои любимые фильмы — «Касабланка», «Гражданин Кейн» и «Лоуренс Аравийский». И это, наверное, неудивительно.
— Исповедуете ли вы какую-нибудь определенную религию? Какая мировоззренческая модель или жизненная стратегия вам ближе?
— Я с рождения отношу себя к Армянской Апостольской Церкви; считаю, что церковь играла важнейшую роль в истории армянского народа и страны в целом.
Что касается мировоззренческих принципов, то я горячий сторонник демократии и свободы личности. Мои основные политические принципы вполне согласуются с теми, что отражены в Записках федералиста, каковые отцы-основатели Соединенных Штатов создали в качестве политической основы американского общества. На мой взгляд, из всех политических теорий и систем, придуманных людьми, именно принципы федералистов были наиболее близки к идеальной схеме демократического управления.
— Ваше любимое высказывание, максима?
— Это выражение приписывают двум выдающимся американским политикам XX века — Дину Ачесону и Джорджу Кеннану: «В жизни главное не то, что с тобой происходит, а то, с каким лицом ты встречаешь происходящее с тобой».
Журнал ЖАМ № 4, 2010