Американская газета Washington Post, комментируя снятие с Ирана санкций, пишет со ссылкой на заявление бывшего дипломата Николаса Бернса, что сегодня «мы находимся на пороге потенциального переломного момента в современной истории Ближнего Востока». И добавляет: «Теперь дипломатия Ближнего Востока изменится навсегда — вопрос только в том, к лучшему или к худшему».
Первое, что бросается в глаза. Запад публично не выставлял Тегерану — помимо его ядерной программы — никаких политических условий типа либерализации режима, закрывая глаза, во всяком случае на данном этапе, на проблемы права человека в Иране, что наводит на мысль: речь идет о геополитическом решении. С таким выводом согласен и иранский портал Iras, который фиксирует «доминирование геополитического подхода над геоэкономическим». По всем признакам, именно геополитика будет — во всяком случае на втором или третьем этапе — формировать для Ирана направления внешнеэкономического сотрудничества, наряду с полноценной интеграцией в региональную и глобальную систему международной политики. Конечно, при этом Тегеран будет решать проблемы восстановления и дальнейшего развития своего национального экономического потенциала. Учитывая географическое положение Ирана, комбинаций построения его геополитики может быть очень много как на Ближнем Востоке, так и в Закавказье, не говоря уже о Средней Азии и других регионах мира, где просматриваются его интересы.
Сейчас речь о Закавказье. После развала СССР Москва сохранила с Ираном прямую границу только на Каспии. Образование трех независимых закавказских государств создавало для Тегерана благоприятные возможности для продвижения своих интересов в регионе. Но и серьезные вызовы. Достаточно вспомнить, как в 1990 году азербайджанские националисты «взломали» советско-иранскую границу и в массовом порядке устремились на территорию иранского Азербайджана. После провозглашения независимости Азербайджана, возглавивший его в 1992 году президент Абульфаз Эльчибей озвучивал идею о необходимости объединения территорий, населенных преимущественно азербайджанцами, в единое государство. Тогда, пишет кандидат исторических наук, профессор МГИМО Сергей Дружиловский, Тегеран осознавал, что инициатива Баку плюс выступления азербайджанских иранских сепаратистов «вполне могли привести к отделению азербайджанского анклава от Ирана». И не только. Когда тот же Эльчибей заявил о предпочтительности турецкой модели развития и выдвинул лозунг «Два государства — одна нация», подразумевая при этом стремление к тесному сотрудничеству с Турцией, речь шла уже и о свержении власти в Иране через восстановление там светского правления, воссоздании контуров границ, которые пыталась сформировать Османская империя по Стамбульскому договору 1590 года с Персией, когда северная часть Персии, весь нынешний Азербайджан и западная часть Закавказья вошли в зону юрисдикции Константинополя.
Как констатирует Дружиловский, в 1992 году после того как президент Армении Левон Тер-Петросян заявил об отсутствии территориальных претензий к Турции и запретил деятельность на территории Армении партии «Дашнакцутюн», оба государства высказались за установление дипломатических и торговых отношений. Однако переговоры зашли в тупик ввиду отказа Армении официально признать нерушимость своих границ с Турцией и Азербайджаном, на чем настаивала турецкая сторона. Дело в том, что в тот момент Запад, в том числе США, минимально занимались проблемами Закавказья. В 1992 году Турция добилась от президента США Джорджа Буша-старшего обязательства о том, что непосредственно материальную и финансовую помощь закавказским и республикам Средней Азии, будет оказывать Анкара, но при этом она получит компенсацию своих затрат от США и других западных стран, в том числе через предоставление ей этими странами торговых льгот. В эти годы Турция не только потеснила Иран и даже Россию в Закавказье, не только поставила проблему о пределах российской «компетенции» в этом регионе, но и зафиксировала факт геополитической неустойчивости там новых государственных образований с существующими и тлеющими межнациональными конфликтами.
Печать событий тех дней дает знать о себе и сегодня. В ситуации обозначения стратегических интересов Запада и США в регионе Иран, оказавшийся под санкциями и в международной изоляции из-за своей ядерной программы, никогда не снимал с повестки дня в своей закавказской политике проблему «бумеранга», который мог его застигнуть в случае расширения фронта политической нестабильности и грозил перерасти в распад некоторых государственных образований, что в свою очередь могло привести к таким нежелательным последствиям как «эффект домино», наблюдавшийся в 1990-х годах на Балканах. Такой негативный сценарий, по мнению Тегерана, мог бы неизбежно возникнуть в случае, если бы стратегический альянс Баку с Анкарой привел к появлению тюркского государства конфедеративного свойства, когда трудно было бы определить, является ли Азербайджан началом или продолжением Турции в Закавказье.
Поэтому стратегия Ирана в Закавказье включала в себя целый ряд составных компонентов, в том числе такие, как сохранение отношений с Арменией, несмотря на призывы Азербайджана присоединиться к блокаде этого государства, выдвигаемых предложениях по формированию закавказской системы безопасности по формуле «3+3» (три государства Закавказья, а также три региональные державы — Россия, Иран и Турция), но без участия Запада, что не совпадало, в частности, с мнением Азербайджана и Грузии, которые на практике действовали по установленным США «правилам игры», поскольку эти страны рассчитывали решить неурегулированные конфликты (Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах) только с помощью влиятельных внерегиональных сил, причем не обязательно США, Турции или НАТО, но и ОБСЕ или ЕС.
Российская сторона предпочитала этому взаимодействие с закавказскими государствами по системе «3+1» (Закавказье + Россия), что в принципе устраивало Иран, поскольку это укрепляло регион. Существовала также схема, предлагаемая Арменией, «3+3+2» (государства Закавказья, Россия, Иран, Турция, а также США и ЕС. Заметим, что впоследствии такие геополитические схемы рождались во множестве. Например, предложение Турции после кавказской войны августа 2008 года о создании системы региональной безопасности, которая призвана была юридически зафиксировать в широком международном формате ее присутствие в Закавказья в условиях изоляции Ирана. Тегеран серьезно опасался, что Азербайджан станет базой проникновения внерегиональных западных сил, что предопределило натянутые тона в диалоге с Баку при отношении к Армении как «первому среди равных» в закавказском регионе, политикой на каспийском направлении, лишавшей Баку возможностей маневра на этом направлении. По оценке бакинских экспертов, до 2013 года отношения между Баку и Тегераном были достаточно напряженными. Напряженность несколько спала после прихода к власти в Иране представителей умеренного духовенства во главе с Хасаном Рухани. После визитов в 2014 году президента Азербайджана Ильхама Алиева в Тегеран и переговоров с Рухани в Баку стороны вроде бы отодвинули, хотя и не задвинули на задний план политические разногласия, акцентировав внимание на развитии торговых отношений, что в тех условиях означало перехват Ираном инициативы на азербайджанском направлении, поскольку неожиданный для Баку прогресс на переговорах Тегерана с Западом по ядерной программе маргинализировало прежнее геополитическое влияние Азербайджана в регионе, особенно по части предпочтения транзитных маршрутов по поставкам газа в Европу в будущем в обход Турции.
Теперь в Баку предполагают, что Иран в тандеме с Россией через определение статуса Каспия станут торпедировать реализацию Транскаспийского газопровода, а Тегеран будет добиваться транзита туркменского газа в Европу через свою территорию, из Закавказья начнется «изгнание Турции», ставшей, по оценке газеты турецкой газеты Radikal, «геополитическим младенцем». Потому что от Азербайджана именно к Ирану переходит статус главного энергетического партнера в регионе: по разведанным запасам газа Тегеран занимает второе место после Москвы, Баку не входит даже в двадцатку. Более того, как когда-то Баку планировал все свои энергетические проекты и транспортные коридоры с выходом на Турцию в обход Армении, теперь из-за обострения отношений с курдами территория Турции в качестве транзитного коридора для Ирана сопряжена с немалыми рисками, «путь Ирана к Черному морю может пролегать через Армению и Грузию».
Обозначенные интересы Ирана в Закавказье во многом определяются системой отношений в семиугольнике: Азербайджан-Иран-Россия-США-Турция-Армения-Грузия в целом, и в квадрате Иран-Армения-Грузия-Россия. В этих двух схемах в обозримом будущем будет разрабатываться стратегия с выходом на различные внешнеполитические и геополитические бонусы. Многое будет определяться тогда, когда Иран начнет наступление на Баку с целью пресечь его «историческое рейдерство», когда вся история Персии и Ирана была переписана под Азербайджан, и когда Тегеран станет переосмысливать иранскую целостность через новую этническую идентификацию внутренних азербайджанцев северо-запада страны. Вот когда и в Тегеране начнут писать свою новую историю и будут расставляться главные акценты иранской региональной политики, станет ясно, к каким еще иранским сюрпризам необходимо готовиться в Закавказье, где военно-политические процессы всегда характеризуются наибольшей динамикой и остротой вооруженного противостояния. Пока же президенты Армении и Ирана Серж Саргсян и Хасан Рухани обсудили по телефону перспективы двустороннего сотрудничества после отмены санкций против этой страны.
Как сообщили в пресс-службе президента Армении, лидеры рассмотрели вопросы дружественных армяно-иранских отношений и сотрудничества, а также ряд проблем международной и региональной повестки. В свою очередь президент Азербайджана Алиев позвонил своему иранскому коллеге, поздравил и пожелал успехов в связи со снятием санкций, подчеркнув, что «Азербайджан всегда выступал против этих санкций, о чем заявлял в официальном порядке». А премьер-министр Грузии Георгий Квирикашвили заявил, что «Грузия больше не осторожничает в отношениях с Ираном и настроена оптимистично в этом отношении».
Станислав Тарасов, ИА REGNUM