Еще в начале 60-х прошлого века русский писатель Леонид Жуховицкий, впервые познакомившись на Камчатке с Зорием Балаяном, сразу же угадал в нем "человека интересного - без оговорок, на все случаи". Тогда, на Камчатке, Зорий только начинал свой литературный путь. Работал врачом после завершения учебы в Рязанском (бывшем третьем Московском) мединституте и сотрудничал с печатными изданиями - как местными, так и центральными. В их числе знаменитая "Литературная газета" и не менее знаменитая "Комсомольская правда", выходящие многомиллионными тиражами.
Однажды тот же Леонид Жуховицкий в центральной печати назвал Зория гидом Камчатки, объясняя это тем, что никто, кроме Зория, не сумеет так хорошо и толково рассказать приезжему человеку буквально все об этом далеком полуострове. Такую характеристику себе Зорий без ложной скромности воспринял как высокую для себя награду. Ведь одно дело для армянина быть гидом Армении или гидом Арцаха, другое - гидом Камчатки, которую он, зная о ней поначалу всего лишь понаслышке и ассоциируя ее с последней партой в школьном классе, впоследствии вдоль и поперек облазил и на собаках, и на оленях. И даже пешком.
Отсюда и характеристика: человек интересный - "сам по себе, по характеру, по натуре". А в одном из своих очерков Леонид Жуховицкий, характеризуя его как личность, написал: "Это Зорий, только Зорий, именно Зорий - и никто иной".
СЕГОДНЯ ОН ШИРОКО ИЗВЕСТЕН. Врач, путешественник, писатель-публицист, общественный деятель. Именно эти основные ипостаси этого человека и называют, когда хотят представить его той или иной аудитории. Многогранность его талантов - это в известном смысле система, достойная уважения уже только тем, что с течением времени никогда не изменяет самой себе и не теряет собственной сути: всеохватного интереса к жизни во всех ее проявлениях. Никита Михалков, известный российский кинорежиссер, сказал о нем так: "Человек, который не теряет интереса к жизни, не дает его потерять и тем, кто вокруг него".
Камчатский период составил более десяти лет этой самой интересной и насыщенной осмысленностью философии бытия жизни. С 1963 по 1974 годы.
А в 1973 году в Москве выдающийся хирург, он же грозный министр здравоохранения СССР Борис Петровский, вручая Зорию Балаяну высокую награду "Отличник здравоохранения РСФСР", прилюдно заметил: "Чует мое сердце, "Литературная газета" умыкнет вас к себе". Слова министра оказались пророческими. Через год Зорию Балаяну вручили удостоверение собственного корреспондента "Литературки" по Армении. И тогда художественная литература, а следом и художественная публицистика, как ее составная часть, целиком поглотили его, завладели его неугомонным сердцем. Точнее будет сказать - стали основным средством реализации его неуемной деятельности. Особенно публицистика.
Особенно публицистика, потому что именно она более всего соответствовала его человеческой натуре, его чуть ли не фанатично въедливому характеру вникать во множество тем, проявляя к ним неподдельный и разносторонний интерес. Будь то родная ему медицина, не менее родной ему спорт, путешествия, к которым у него какая-то удивительно редкостная страсть. И, конечно, все остальные обстоятельства и атрибуты жизни - экономика, политика, социум, культура. Все то, что позволяло ему через многообразие людских судеб определять общий пульс времени. Он и сегодня как будто задыхается под наплывом всех этих тем.
ФИЛЬМ, СОЗДАННЫЙ РЕЖИССЕРОМ АРШАКОМ МАРКАРЯНОМ, ОПЕРАТОРОМ САМВЕЛОМ БАБАСЯНОМ И ТВОРЧЕСКОЙ ГРУППОЙ, НАЗЫВАЕТСЯ "ИСПОВЕДЬ". Это фильм о Зории Балаяне, о его личностной системе, которая несет в себе самое трудное из всех видов человеческих занятий: искусство любить добро и ненавидеть зло. Длится фильм час и шесть минут и состоит из двенадцати частей. Каждая часть - это отдельная тема. Но склеенная одной общей нитью. А нить эта - человек. Тот самый, о котором фильм.
Но почему все-таки "Исповедь"? Это что, подведение итогов творческой жизни? Наверное, нет. Поскольку и на девятом десятке лет он по-прежнему в работе: пишет, оставаясь верным своему девизу - писатель должен писать, хотя его удручает то, что "не хватает дороги, не хватает путешествий": именно в дороге ему пишется и думается легче.
Но тогда, может, это некий самоотчет перед почитателями его таланта, этакий рассказ о "линии жизни"? Которая, как уже было сказано, интересна сама по себе, а значит, интересна и другим. Опять же не совсем в точку... Ибо точка - это собранная в единый кинематографический ряд, по выражению Флобера, "огромность человеческого стремления", которая в совокупности создает высоконравственный смысл человеческого характера вкупе с его общественным поведением.
Отсюда и "Исповедь". Как правда о писателе, который однажды ужаснется при мысли о не написанной им книге, в которую надо поместить безупречный рассказ о родителях. Об отце, убитом в ГУЛАГе, и о матери, пережившей ГУЛАГ. О том, как в два года он вдруг на рефлекторном уровне почувствовал, как разом закончилось для него радостное и счастливое детство, обещанное вождем всех народов Сталиным. И "в страшные годы, когда миллионы отцов и матерей были щепками", он и миллионы его сверстников были "мелкими опилками".
Пройдет много лет, и он, еще на Камчатке, думая об отце, начнет строить с ним виртуальные диалоги, рассказывая ему и о матери, и о себе. А еще и о Карабахе, и даже о жизни целой страны. Разумеется, диалоги эти не носили мистического характера, строились на конкретных фактах: семейно-бытовых или общественных. Все они и вошли впоследствии в книгу "Без права на смерть", в которой он захотел рассказать и рассказал о том, что пришлось пережить ему самому - мальчику-сироте; юноше - сыну врага народа; молодому мужчине-романтику; наконец, состоявшемуся писателю, которому было и есть что сказать людям. Тоже в своем роде исповедь, составными частями которой скреплялось множество истин, позволяющих по-новому взглянуть не только на прошлое, но и на реалии современности.
И ПРОШЛОЕ, И РЕАЛИИ СОВРЕМЕННОСТИ ФИЛЬМ ПРЕПОДНОСИТ, ЕСТЕСТВЕННО, кинематографическим языком, однако всецело основанном на публицистике Зория Балаяна советского и постсоветского периодов. Отдельные его эпизоды строятся на опубликованных ранее очерках, вошедших в фильм отдельными главами и повествующих об истинах как суровых реалиях жизни. И вместе с тем истинах как ранах Армении - прошлых и настоящих.
По словам Аркадия Удальцова, коллеги Зория по "Литературной газете", публицистика - это жанр, создающий "правдивые штрихи к портрету времени". У Зория, создающего эти самые штрихи, время раскрывается во всей разносторонности его интересов.
Однако самой главной, самой важной, так сказать - сверхзадачей этих интересов стала для него Дорога - в историю, жизнь и судьбу армянства, в частности Спюрка - мировой армянской диаспоры.
Этой сверхзадаче были посвящены путешествия на "Киликии", а вслед за нею и на "Армении". Но и раньше тоже. Это когда осенью 1978 года был командирован от "Литературной газеты" во фронтовой Бейрут. Итогом командировки стала книга "Между двух огней". В ней рассказывается о трагических событиях в Ливане и судьбе четвертьмиллионной армянской общины.
А летом 1985 года состоялось еще одно путешествие. Опять же - как командировка. На сей раз в Северную Америку и Канаду. Путешествие "не за легендами и песнями, а за фактами, цифрами, истиной". Там он должен был "познать мудрость и наставление, постичь изречение разума" соотечественников, живущих на чужбине, которая, по изречению Гете, "родиной не станет".
Познал? Разумеется. И познание это родило книгу "Дорога", изданную московским издательством "Советский писатель".
Публицистика постсоветского периода в фильме представлена очерками в основном из книги "Бездна". В них рассматриваются такие для Армении темы, как народ, толпа, раскол, демократия. Темы, в которых наглядно проступает обеспокоенность автора теми бедами, которые вольно или невольно проникли в нашу новейшую реальность.
Одной из главных таких бед Зорий Балаян считает "некое воинственное пренебрежение властей к печати". В постсоветской Армении это стало чуть ли не традицией - мол, демократия того требует. И тогда, с одной стороны, никакой реакции на критику, с другой - сама критика возводит истину до абсурда. В итоге раскол, разочарование в обществе. Между тем - звучит с экрана - в самом термине "демократия" заключен некий самообман.
Особенно когда эта самая демократия находится в состоянии войны с Азербайджаном. Своими кадрами-цитатами фильм словно бы предвосхищает мысль о том, что на войне как на войне: нельзя больше преступно думать, что мы живем в мирное время и в демократическом государстве. Это и в самом деле самообман. Мысль эта красной нитью проходит практически через все главы фильма, заставляя задуматься о бесполезности иллюзий, которыми мы слишком часто заменяем неугодные реалии жизни.
НЕТ НУЖДЫ В НЕБОЛЬШОЙ ГАЗЕТНОЙ СТАТЬЕ ПОДРОБНО КОММЕНТИРОВАТЬ все без исключения главы созданного "по мотивам произведений" Зория Балаяна фильма, в котором сам герой предстает перед зрителем вовсе не актером, играющим самого себя. Подобная роль не для него. Просто всегда и везде Зорий - это Зорий, только Зорий, именно Зорий - и никто другой. Весьма необычная, вместе с тем и лестная характеристика личности, для которой "трудно назвать профессию".
Все в нем слито воедино. Все в нем перемежается в одной, что называется, цельности - в одном теле и в одной душе, создавая некую, уже отдельную ипостась интересного общественного бытия.
Уточним: знаменитого бытия. Бытия как судьбы. И бытия как легенды. Сотворенных собственной жизнью. И от них - судьбы и легенды - он не дает себе права отворачиваться, потому как не размышляет о них всуе, а распоряжается ими в полной гармонии с самим собой. Распоряжается во благо, всегда помня библейские наставления своего деда Маркоса: любить добро и ненавидеть зло. Фильм "Исповедь", презентация которого состоялась в кинозале Российско-Армянского (Славянского) университета 10 февраля, именно об этом.
Карен Захарян, "Голос Армении"