Даты рождения Увайса Ахтаева и Арменака Алачачяна, оставивших ярчайший след в истории казахстанского баскетбола и спорта вообще, в разных источниках указываются по-разному: в одних — конец 1930-го, в других — начало 1931-го (дело в том, что в те годы особой щепетильности в заполнении метрик не было). Но в любом случае в эти дни мы вправе отметить их 80-летие.
Их связал Казахстан
В августе 1947-го на Всесоюзной спартакиаде студентов и учащихся вузов в Ленинграде публика впервые увидела юного баскетболиста необычайно высокого роста. Так началась карьера уникального центрового Увайса Ахтаева. И в том же августе 1947-го в батумском порту пришвартовался теплоход «Победа», который привез из Египта первую группу армянских репатриантов. Среди них был невысокий паренек, ставший позже одним из лучших разыгрывающих в советском баскетболе и замечательным тренером. Звали его Арменак Алачачян. Восемь лет спустя, в 1955-м, эти двое окажутся партнерами по алма-атинскому «Буревестнику» и сборной Казахстана — коллективам, с которыми будут считаться сильнейшие команды Союза. Именно Ахтаев пригласит Алачачяна, попавшего в трудную жизненную ситуацию, в Алма-Ату, а Алачачян спустя много лет посвятит Ахтаеву большую главу в своей книге «Не только о баскетболе». Одному из друзей-ровесников судьба уготовит недолгую жизнь, а второму придется эмигрировать из приютившей его когда-то страны.
Познакомились они в сборной СССР, в которую Увайса пригласили в 1954-м (Арменака стал привлекаться годом раньше, даже стал чемпионом Европы в 1953-м). Но после неудачно сложившегося товарищеского матча с командой Болгарии именно их сделали козлами отпущения. Алачачян позже вспоминал: «Причину отчисления мне объяснили так: „Ты слишком быстро бегаешь“. Ахтаеву, который провел в сборной без году неделя, наверное, сказали, что он бегает слишком медленно».
Но даже в том случае, если бы Ахтаев закрепился в сборной, он вряд ли бы смог участвовать в серьезных международных турнирах, поскольку, как и все чеченцы, был невыездным. Ситуация стала меняться после 20-го съезда КПСС, состоявшегося в феврале 1956-го года. Знаменитый тренер Александр Гомельский в своей книге «Центровые» писал: «Перед Олимпиадой в Мельбурне я в качестве члена всесоюзного тренерского совета убеждал наставника первой сборной Степана Суреновича Спандаряна непременно взять Ахтаева на Олимпийские игры. Я был уверен (и до сих пор убежден в этом), что в паре с Круминьшем они могли бы составить такой тандем, с которым можно было бы побеждать американцев, давно уже вводивших в состав трех, а то и четырех гигантов». Однако Ахтаеву так и не суждено было поехать на Олимпиаду.
Человек, сделавший себя сам
Арменак Алачачян родился в египетском городе Александрия, куда после резни армян, устроенной в 1915 году властями Османской империи, перебралась внушительная армянская колония. Еще мальчишкой он и познакомился с игрой под названием баскетбол. По возвращении семьи на землю предков Арменак поступил в институт физкультуры, был зачислен в ереванский СКИФ. При нем эта команда вышла в высшую союзную лигу и, хотя звезд с неба не хватала, могла дать бой тогдашним грандам. В начале 1950-х Арменак был одним из наиболее результативных игроков советского баскетбола — например, однажды, в матче с киевским СКА, он набрал 43 очка, что по тем временам было супердостижением для игрока задней линии. Но со временем он стал «убивать» в себе снайпера ради того, чтобы стать первоклассным разыгрывающим-то есть он все реже брал завершение атак на себя и сосредоточился на том, чтобы вести игру команды, ассистировать партнерам. Понимание баскетбола, виртуозная техника владения мячом, способность к непредсказуемым действиям на площадке со временем позволили ему стать одним из лучших в своем амплуа не только в СССР, но и в Европе (кстати, Алалачян включен в символическую пятерку лучших баскетболистов России 20-го века). Благодаря реактивной скорости и резкости он часто «обкрадывал» соперников, совершал перехваты, убегал в отрывы. Кроме того, Алачачян был горазд на выдумки. Это ему принадлежит авторство следующего трюка: после дриблинга баскетболист вместо броска в кольцо или паса швыряет мяч в щит — да так, чтобы тот вернулся к нему, а затем, пользуясь тем, что внимание игроков другой команды невольно сфокусировалось на мяче (а не на тех, кого они должны опекать), делает передачу свободному партнеру, оказавшемуся близ кольца. На первый взгляд, авантюра, но этот трюк срабатывал почти всегда — Алачачян тонко чувствовал, когда к нему стоит прибегать.
… В апреле 1964 года главный тренер сборной США Джон Маклендон после серии товарищеских матчей с командой СССР назвал Алачачяна лучшим советским баскетболистом и заметил, что ему нашлось бы место в любом клубе НБА, в том числе и в непобедимом тогда «Бостон Селтикс». А бравший это интервью у Маклендона известный спортивный журналист Анатолий Пинчук отзывался об Алачачяне как о баскетбольном интеллектуале. Он же отмечал на удивление щепетильное отношение Арменака к тренировкам и утверждал, что уже с 22-летнего возраста Алачачян занимался по особой методике, чтобы продлить свою спортивную жизнь (и ведь играл до 36 лет, а вполне мог и до 40). Крайне ответственно относился Алачачян и к питанию. Например, он не любил мед, но заставлял себя есть его чуть ли не столовыми ложками, поскольку где-то вычитал, что это необходимо спортсмену. А фрукты поглощал килограммами. За всю свою баскетбольную карьеру Алачачян не выкурил ни одной сигареты, а выпил спиртное только один раз. Точнее, не выпил — в него буквально насильно влили 25 граммов конька после очередного чемпионства ЦСКА, от чего он тут же опьянел. О том, что это был действительно редкий в среде спортсменов интеллектуал, свидетельствует и книга «Записки баскетболиста», написанная им в 1965-м, то есть когда он еще был игроком. Причем это не рассказ «о себе, любимом», чем грешат многие нынешние «звезды» спорта, а серьезные размышления о тактике баскетбола, об особенностях функциональной и психологической подготовки баскетболистов. Неслучайно почти сразу же по завершении игровой карьеры ему доверили возглавить лучший клуб страны — московский ЦСКА.
Но мы забежали вперед. В конце 1954-го Алачачян получил серьезную травму, и в Ереване рассудили, что на нем как на баскетболисте можно поставить крест. Он с женой Розой решил уехать из Армении. Вначале их путь лежал в Москву, откуда поступило приглашение в «Динамо». Дело было зимой, и привычные к теплу южане, проведя там полтора месяца, попросту замерзли. И тогда Арменак вспомнил о предложении Ахтаева перебраться в алма-атинский «Буревестник».
Позже Алачачян рассказывал: «Ахтаевского адреса у меня не было, написать на адрес „Буревестника“ я не догадался и — была не была — дал телеграмму: „Алма-Ата. Ахтаеву. Могу приехать, если обеспечите квартирой и работой. Алачачян“. И адрес свой указал. Думаем-гадаем, дойдет или нет наша телеграмма. А уже на следующий день получаю ответ: „Обеспечим всем. Приезжай. Ахтаев“… И вот мы собрали свои вещи и поехали туда, где тепло. Чем ближе к Алма-Ате, тем больше волнуемся. Какая это гарантия — телеграмма Ахтаева: он же не тренер „Буревестника“. В городе ни одного знакомого, деньги у нас кончились: последний день в поезде уже ничего не ели. Увидели на вокзале Ахтаева — от сердца отлегло. Все устроилось лучшим образом, хотя ни в республиканском комитете, ни в „Буревестнике“ и слыхом не слышали о моем приезде. Ахтаев действовал на свой страх и риск. Риск, впрочем, был невелик, так как Ахтаева вся спортивная Алма-Ата знала».
Из советских великанов самый главный великан…
Да, к тому времени не только спортивная, но и вся Алма-Ата знала Ахтаева. Попробуй не заметить человека ростом 2 метра 35 сантиметров, о котором к тому же часто писали газеты.
В Казахстане Увайс Ахтаев, родившийся в селе Вашендорой (Чечено-Ингушская АССР), оказался в результате депортации чеченского народа. В 16 лет поступил в физкультурный техникум, занимался различными видами спорта (по некоторым данным, боксировал на ринге, метал диск, толкал ядро), пока не увлекся баскетболом. Вот что писал Александр Гомельский: «Одна из самых популярных личностей в 40-50-х годах, Ахтаев перед широкой публикой впервые появился летом 46-го во Львове, где проходила спартакиада институтов и техникумов физической культуры. Тогда он метал диск (спустя год Ахтаев опять поедет на аналогичную спартакиаду в Ленинград, но уже как баскетболист — Ж.Б.). Впечатление этот гигант производил действительно колоссальное. Молодой, экспансивный, несмотря на громадный рост, общительный (что редкость для высокорослых), он всегда был в окружении болельщиков. И позже, сколько себя помню, появление Ахтаева на улице ли, на стадионе ли всегда вызывало ажиотаж. Естественно, тут же слышалось и „дядя, достань воробушка“, и „дядя Степа“, что поначалу очень смущало Васю (так на русский лад называли Увайса — Ж.Б.). Так что в первое время он, по свидетельству тех, кто знал его по Алма-Ате, заливался краской стеснения, пытался спрятаться от назойливого внимания, но потом, пообвыкнув, наоборот, стал гордиться такой популярностью».
В те годы «Буревестник» был середнячком, хотя в команде, и помимо Ахтаева, были неплохие баскетболисты — Юрий Бухвалов, Марат Жиенбаев, Владимир Мухамеджанов, Игорь Попов и другие, чуть позже Виктор Калюжный, Валерий Платонов (впоследствии государственный тренер СССР). Но везде, где бы ни играл «Буревестник», на матчи с его участием приходило большое количество зрителей: всем было интересно увидеть настоящего великана, который к тому же хорошо играл в баскетбол. Да, Ахтаев в силу своих габаритов медленно передвигался на площадке, да, он прежде всего старался использовать преимущество в росте, но, по мнению большинства специалистов, в том числе того же Гомельского, он хорошо понимал баскетбол, у него была очень даже приличная техника броска, паса. Причем он довольно точно бросал не только с близкого расстояния, но и со штрафных, а его «зрячих» передач, отправленных сильно через всю площадку партнерам, уходящим в быстрый прорыв, боялись все соперники.
Вообще роль Ахтаева в развитии баскетбола трудно переоценить. Во-первых, во многом благодаря именно ему эта игра в Казахстане обрела очень большую популярность. Во-вторых, с его появлением для всех стало очевидным, что будущее за высокорослыми баскетболистами (а в начале 1950-х роль центровых выполняли игроки ростом от силы 190–195 сантиметров), и многие советские клубы бросились на поиски «гулливеров». Так на одном из латышских хуторов нашли далекого от спорта 218-сантиметрового лесника (ему было уже 23 года) Яниса Круминьша, который впоследствии стал лучшим центровым Союза. В-третьих, чтобы противостоять такому гиганту, как Ахтаев, тренеры должны были постоянно что-то придумывать, а это стимулировало поиск новых тактических схем и приемов. В-четвертых, пытаясь переиграть Ахтаева, менее высокие центровые СССР вынуждены были обогащать свой технический арсенал, учиться играть быстрее, прыгать выше, иначе с таким великаном не сладишь. И в том, что позже сборная СССР стала на Олимпийских играх и чемпионатах мира выигрывать у американской, думается, есть и заслуга Ахтаева, который заставил советских игроков и специалистов совершенно иными глазами взглянуть на баскетбол.
В поиске вариантов нейтрализации Ахтаева тренеры других команд проявляли такую активность и изощренность, что об этом можно написать целую книгу. В воспоминаниях Алачачяна рассказывается о всевозможных приемах, к которым прибегали соперники (в нашем повествовании до этого тоже дойдет черед), но даже он, близко знавший Увайса, наверняка что-то упустил. Поэтому придется дополнить его другими свидетельствами.
Опять слово Александру Гомельскому: «В Волгограде на зимнем первенстве восьми городов (был такой престижный турнир) наша рижская команда впервые на матч с Алма-Атой выставила Круминьша. Единственное, в чем Янис тогда превосходил Васю, это атлетизм: длительный физический труд на свежем воздухе закалил латыша. Я решил построить игру в расчете на контратаку, в которой должен был участвовать… Круминьш. Да, да, медлительный по сравнению с нашими «маленькими» Янис все же значительно быстрее Ахтаева передвигался по площадке. На это и делался весь расчет: Круминьш из-под своего кольца отдает мяч партнеру, а сам перемещается к кольцу соперников, стараясь непременно опередить Васю. И когда это получалось, мы забивали и забивали. Но если Вася успевал вернуться, в дело вступали его почти двадцать сантиметров преимущества в росте, и кольцо оказывалось перекрытым. Да и один на один Вася переигрывал Яниса… Был такой эпизод. Вася сымитировал бросок, Круминьш среагировал, подпрыгнул, а Вася прошел к щиту и со смехом направил мяч в кольцо. Или делал так: просто шагнет под корзину и вколотит мяч. И обязательно добавит: «Ничего, ничего, научу вашего лесника играть». Добавим к словам Гомельского, что бросок сверху, называемый ныне слэм-данком, первым в СССР стал применять как раз-таки Ахтаев — в силу своего уникального роста.
Были и другие приемы противодействия Ахтаеву, в том числе и не совсем спортивные. Об этом ходит масса легенд, и сейчас трудно сказать, где тут правда, а где вымысел. Например, рассказывали, будто его на площадке кололи булавками, чтобы сдвинуть с занятой им удобной позиции. А команда ЛЭТИ из Ленинграда вечером накануне матча засылала в общежитие политехников, где обычно останавливался в городе на Неве «Буревестник», одного из своих игроков, который как бы невзначай предлагал страстному преферансисту Ахтаеву расписать «пульку». Ставки делались серьезные, игра затягивалась далеко за полночь, и наутро, да и к началу матча Увайс был уже «никакой».
Играли два товарища…
Ахтаев и Алачачян были в какой-то степени атиподами — и внешне, и внутренне. Первый — великан, второй — малыш (по баскетбольным меркам). Первый — эмоциональный, способный на неожиданные поступки, не планировавший свою жизнь далеко вперед и немного сибарит, второй — рассудительный, очень целеустремленный, взвешивавший каждый свой шаг, строго соблюдавший спортивный режим. Что же сблизило этих двух столь непохожих людей? Возможно, любовь к баскетболу, хотя даже она проявлялась у них по-разному: Ахтаев просто любил эту игру, получал от нее удовольствие, тогда как Алачачян видел в баскетболе то, что может стать делом его жизни, то есть относился к нему профессионально. Допускаю, что их сблизила схожесть судеб — юность и того, и другого прошла на чужбине, вдали от исторической родины. Как бы то ни было, Ахтаев и Алачачян стали друзьями, а их дуэт в «Буревестнике», образовавшийся в 1955 году, — грозой для многих команд, в том числе и для лидеров советского баскетбола.
К сожалению, протоколы матчей тех лет не сохранились, нет данных о статистических показателях команд и игроков, выступавших в чемпионатах СССР того периода, поэтому мы не можем, что называется, в цифрах рассказать о том, как играл тогда «Буревестник», ведомый двумя своими лидерами.
Прямо скажем, алматинская команда чаще занимала места в нижней части турнирной таблицы. Но ее побаивались и многолетний чемпион страны — рижский СКА (ОДО — Окружной дом офицеров), и московский ЦСКА, победная эра которого наступит чуть позднее, и другие клубы. А, пожалуй, самым памятным стал баскетбольный турнир в рамках первой Спартакиады народов СССР в 1956 году. Нашу республику на нем представлял «Буревестник», Латвию — рижский СКА, Литву — «Жальгирис», Грузию — тбилисское «Динамо»… Команда Москвы была сформирована из лучших баскетболистов столичных клубов (в ней было столько игроков сборной СССР, что все они не могли одновременно находиться на площадке), также были отдельные сборные Ленинграда, РСФСР и других союзных республик.
Казахстанцы попали в одну подгруппу с москвичами и ленинградцами, в составе которых тоже выступали несколько игроков сборной СССР (в подгруппе были еще две команды, но их в расчет особо не брали). Чтобы пройти в финальную шестерку, требовалось занять место не ниже второго. Разумеется, фаворитами считались сборные Москвы и Ленинграда, и интрига, как казалось, заключалась только в том, какая из них возьмет верх в очном поединке, чтобы выйти в финал с «золотым» очком. Но, как выяснилось впоследствии, их матч стал определяющим в борьбе за выход из подгруппы, поскольку обе они оказались побежденными командой Казахстана, которая и попала в финальную часть турнира с «золотым» очком. Там она выиграла еще и у украинцев. Назревала громкая сенсация, в газетах уже начали писать, что на золотые медали претендуют только три команды, в том числе казахстанская. Но в итоге она финишировала пятой, проиграв сборным Латвии, РСФСР и Литвы. Впрочем, это был большой успех, ведь позади остались сборные Украины, Грузии, Эстонии — республик с гораздо более богатыми баскетбольными традициями.
Наибольший интерес вызвал матч команд Казахстана и Латвии, которую возглавлял Александр Гомельский. Трибуны малой спортивной арены Лужников были забиты до отказа. Во-первых, на площадке сошлись два гиганта — Ахтаев и Круминьш, который быстро прибавлял в мастерстве (спустя пару месяцев он в качестве основного центрового сборной СССР отправится на мельбурнскую Олимпиаду). Во-вторых, игра имела очень важное турнирное значение — и, прежде всего, для латышей, которые вели с москвичами спор за первое место.
Из воспоминаний Гомельского: «Тогда я в первый и в последний раз в своей тренерской жизни решил до матча провести дипломатические переговоры. Пошел к Ахтаеву, который, хоть и не был формальным капитаном команды, был в ней, по существу, лидером, настоящим хозяином, и спросил у него: „Если игра сразу пойдет в нашу пользу и счет будет большим, может быть, дадим отдохнуть основным игрокам, пусть поиграют запасные“? Вася ухмыльнулся, зыркнул глазищами и пробурчал: „Поживем — увидим“…. Игра выдалась такой тяжелой, что и не знаю, как нам удалось все же вырвать победу. „Ну как там насчет запасных?“, — не преминул спросить меня Вася, блаженно отдуваясь. И его можно было понять: как же, средненькая в общем-то команда, а дала такой бой фаворитам и едва не преподнесла сенсацию». Кстати, Гомельский не упомянул об одном факте, который автор этих строк обнаружил в издании «100 лет российского баскетбола»: в том матче Ахтаев набрал 37 очков, тогда как Круминьш — 21. Проиграли же казахстанцы с разницей в шесть очков.
А сборные РСФСР и Латвии нашли тактическое противоядие. Например, литовцы всеми силами старались помешать партнерам Ахтаева дать ему пас. А если его все-таки удавалось вывести на бросок, центровой литовцев Альгирдас Лауритенас (ростом 196 см, тоже будущий участник мельбурнской Олимпиады) тотчас же устремлялся на полной скорости к… противоположному щиту — порой даже раньше, чем Ахтаев успевал бросить мяч. Вне зависимости от того, попадал он в корзину или нет, литовцы, завладев мячом, сразу же отправляли его через всю площадку Лауритенасу, которому Ахтаев с его скоростью передвижения уже никак не мог помешать. Что касается россиян, то у них был снайпер Юрий Колышкин, которого тренеры, готовясь к матчу со сборной Казахстана, заставили отрабатывать «антиахтаевский» бросок — мяч должен был лететь по очень высокой траектории, причем не прямо в корзину, а с отскоком от щита. В этом случае у Ахтаева оставалось гораздо меньше шансов остановить его полет. Конечно, причина поражений заключалась не только в этих хитростях, и тем не менее…
Есть еще одно любопытное воспоминание, и принадлежит оно Вячеславу Станиславчуку, который ездил на ту Спартакиаду в составе футбольной сборной Казахстана: «Кажется, в игре со сборной Москвы произошел забавный случай. Москвичи перекрыли все подходы к своему кольцу, а Вася стоял у полукруга, широко расставив ноги. Арменак попробовал пройти в одну сторону — не получилось, в другую-то же самое. Тогда он нырнул Васе между ног, вышел под кольцо и забросил мяч. В зале стоял хохот». Верить или нет этому рассказу — решайте сами.
Больше, чем друзья
Впрочем, подтверждение свидетельствам Станиславчука можно найти и в рассказе другого участника той Спартакиады, но уже в составе сборной Казахстана по волейболу, Юрия Михайлова, живущего сейчас в Минске. В его воспоминаниях есть строки, посвященные Ахтаеву и Алачачяну. В частности, автор повествует о том, как казахстанская делегация ехала в поезде из Алма-Аты в Москву (а тогда, в 1956-м, наши спортсмены добирались до столицы СССР более трех дней):
«…Если кто-то из ребят оказывался в соседнем вагоне, он обязательно докладывал, чем занимается Вася Ахтаев. Вася ехал в купе вдвоем со своим другом Арменаком Алачачяном. Третьего пассажира, не говоря уже о четвертом, и при желании поместить в купе было невозможно. И это при том, что сам Арменак был низкорослым, а паре с гигантом Васей вообще смотрелся как пигмей… Их отношения были удивительно трогательными. Арменак бережно и терпеливо охранял Васин покой и оберегал его от излишне трудных минут поездной жизни. Васе было тяжелее всех в этой нескончаемой желтой степи, в этом игрушечном поезде. … Арменак усаживал его на нижнюю полку, стараясь поудобнее подложить подушку, заставлял вытянуть ноги вверх и упереться ими где-то в багажном проеме и принимался энергично массировать их, приговаривая: „Терпи… Мы с тобой горцы“. Вася был благодарно привязан к Арменаку.
Наше питание было организовано в вагоне-ресторане. Вася только однажды сумел добраться до него в сопровождении Арменака и попытался устроиться за столик. Получилось плохо. Ему надо было тянуть ложку с супом от стола до рта, а вагон, как пьяный, гулял по переездам. Вася, как грудничок в детском саду, облил майку, трико и рассердился… После этого неудачного посещения вагона-ресторана Арменак заботился о его питании в купе сам. Вася любил овечий сыр, который продавали на станциях казашки, и Арменак старался иметь его в запасе, как и лимонад, крем-соду и просто кипяченую воду. Большое Васино тело требовало много влаги… Вася плохо переносил зной. Он не говорил ни слова по этому поводу, обмахиваясь и обтирая себя влажными вафельными полотенцами, которые Арменак то и дело бегал смачивать в туалет. Юра Венгеровский (впоследствии знаменитый волейболист, олимпийский чемпион 1964 года, а тогда он, 17-летний, жил в Алма-Ате, куда приехал из Харькова — Ж.Б.) пересказывал якобы только что случайно услышанный разговор между Васей и Арменаком. „Ну почему я такой родился?“, — говорил Вася, на что Арменак отвечал: „Значит, так надо было Всевышнему… Давай, ложись, ноги вверх, будем усложнять нагрузки“.
Они действительно занимались подолгу и упорно. Небольшой Арменак создавал из большого Васи большого спортсмена. Казалось, что Вася не может обходиться без Арменака, особенно здесь, в поезде, где Васе катастрофически не хватало жизненного пространства. Да и на баскетбольной площадке они были связаны, как веревочкой, нехитрой тактикой: пока грузный Вася не очень шустро перемещался от одного кольца к другому, от Арменака — капитана команды — требовалось много хитрости, вдохновения, мастерства и импровизации, чтобы плести игровые интриги с обманными дриблингами, скрытыми пасами в ожидании Васиного рейда, а затем выложить мяч на его вытянутую вверх кисть, чтобы он загнал его сверху в корзину. Иногда их импровизации были похожи на трюковые: Вася расставлял ноги, Арменак мгновенно проскальзывал между ними и в эффектном прыжке сам ложил мяч в корзину. От таких финтов зрители неистовствовали» (журнал «Простор», 2005 год).
Так они уходили
В 1957-м у Ахтаева начались проблемы со здоровьем, и стало ясно, что он уже не сможет играть. Между тем ему не исполнилось и 27 лет. Был близок к уходу из баскетбола и Алачачян, в жизни которого началась черная полоса. «Я хотел бросить баскетбол, — признавался он позже. — Рад, что не бросил, и благодарен за это Розе. Ей мои бессонные ночи давались труднее, чем мне. Но была еще одна причина, из-за которой я тогда не мог уйти: заболел Ахтаев. Я боялся: уйду — назовут трусом… Мы играли в Риге с армейцами, которые ходили тогда в чемпионах. У нас уже не было Ахтаева, а самым высокорослым был Калюжный: чуть выше 190 сантиметров. Тот матч мы выиграли. Это было первое поражение рижан в чемпионате страны».
После этого сезона Алачачяна пригласили в ЦСКА, и начался новый этап в его карьере. В 1959-м он в составе сборной Москвы стал победителем второй Спартакиады народов СССР, а с 1960-го столичные армейцы не знали себе равных в чемпионатах страны. В 1961-м его после долгого перерыва пригласили в сборную СССР, он еще трижды становился чемпионом Европы, завоевал «серебро» Олимпиады 1964 года. Закончив карьеру игрока, Алачачян в 1967-м стал главным тренером ЦСКА, привел его к победам в чемпионате СССР и розыгрыше Кубка европейских чемпионов.
Но затем его вроде бы успешная тренерская карьера неожиданно прервалась. В 2008-м в интервью журналу «Армейский магазин» Алачачян рассказал о том, как это произошло: «Все дело в КГБ. Они хотели, чтобы я, знаменитый спортсмен, работал на них, предлагали гонорар — 60 долларов в месяц. Вербовали долго и упорно, не пускали за рубеж на соревнования, мотивируя тем, что я неблагонадежный: сестра за границей живет. Как пример: на моем участии в первом (мадридском) финальном матче Кубка чемпионов в 1963 году настоял лично министр обороны маршал Гречко. В 1968 году мне доверили команду, я стал тренером ЦСКА. Работа мне очень нравилась, чувствовал, что это мое дело. В том сезоне мы выиграли Кубок Европы. У „Реала“, в Барселоне. Тяжелая игра была, с овертаймами, можно сказать, выгрызли победу у испанцев. До этого они очень гордились тем, что никогда не проигрывали дома. Но мы смогли… Когда вернулись в Москву, начались бесконечные проверки. Министру обороны отправили донос, что якобы каждый игрок ЦСКА имеет на руках по 6 тысяч долларов — сумма абсолютно нереальная для тех лет в СССР, что я дискредитирую министра обороны. Обвиняли даже в том, что в ЦСКА не ведется комсомольская работа. В общем, делалось, все, что бы меня выжить из команды. Когда я играл, КГБ был бессилен: еще бы, решение о моем выходе на паркет принимал сам маршал! А здесь они словно хотели отыграться. Я понял, что работать мне не дадут, и обратился с просьбой выехать в Канаду для воссоединения с семьей. Меня и семью отпустили легко, видимо поняли, что осведомитель для КГБ из меня все равно не получится».
Перебравшись в Канаду, где в то время жили его мать и сестра, Алачачян занялся бизнесом (открыл в Торонто сеть ювелирных магазинов) и впоследствии стал одним из наиболее влиятельных представителей армянского делового мира в этой стране.
Что касается Ахтаева, то он в конце 1950-х с женой Тамарой вернулся на историческую родину, в Чечню. Местные власти выделили своему знаменитому соотечественнику двухэтажный особняк в центре Грозного, для чего, как рассказывают, потребовалось специальное постановление правительства РСФСР (в те времена подобные вещи не разрешались), и персональную «Волгу». Своих детей у Увайса и Тамары не было, и в начале 1970-х они взяли на воспитание малыша, оставленного кем-то на перроне вокзала. Но официально он не был усыновлен, и вскоре его забрали в Дом ребенка. После этого Ахтаевы смирились с тем, что им придется жить в огромном особняке вдвоем.
Одно время Увайс Межидович работал тренером в Грозненском нефтяном техникуме, но болезни прогрессировали, и он окончательно слег. Увайс Ахтаев ушел из жизни в 1978-м, в возрасте 47 лет.
Что касается Тамары, то, как писали чеченские журналисты, после смерти мужа она продала тот огромный дом и переехала в маленькую однокомнатную квартиру в Старопромысловском районе. Во время войны в Чечне женщина чуть не погибла. Сейчас она, больная и одинокая, тихо доживает свой век.
Алачачян — об Ахтаеве (из книги «Не только о баскетболе»)
«…Ахтаева я впервые увидел в Вильнюсе. Алмаатинцы в том чемпионате выступили еще хуже, чем наш СКИФ: у нас 13-е место, у них — 15-е. Но на матчи алмаатинцев народ валом валил. Шутка ли сказать, играет баскетболист ростом за 230 сантиметров!
Кстати, кое-кто из вас, наверное, обратил внимание на то, что в разных газетах по-разному указывается рост Ахтаева, Круминьша, Андреева, Лежавы и других наших баскетбольных великанов. Журналисты здесь ни при чем. Любой из этих великанов и сам не знает, какой у него с точностью до сантиметра рост. Все зависит от того, в какой время дня мерить. Я не шучу. Дело в том, что все люди утром выше, чем вечером: при ходьбе происходит, так сказать, осадка, за ночь же человек, отдохнув, чуть-чуть вырастает. У людей маленького и среднего роста это действительно чуть-чуть, а у такого, скажем, как Ахтаев, рост колеблется от 230 до 235 сантиметров.
Соперникам алма-атинского „Буревестника“ приходилось туго: у Ахтаева за 230 сантиметров, а ни одна из команд в ту пору не имела игрока ростом даже в 195 сантиметров. Какими только путями ни шли тренеры к решению проблемы Ахтаева!
Многие команды применяли прессинг, при котором пятеро игроков старались закрыть четырех алмаатинцев, дабы те не сумели дать пас Ахтаеву. Ахтаева не держал никто: преимущество в 40 сантиметров и отсутствие правила трех секунд давали возможность центровому „Буревестника“ легко переигрывать своих сторожей и укладывать мяч в корзину. Поэтому цель, которую преследовал прессинг, заключалась в том, чтобы посадить Ахтаева на „голодный паек“.
Одна из команд — не помню уже, какая — предприняла попытку закрыть Ахтаева. Один из игроков посадил на плечи другого и расположился вблизи от Ахтаева. Публика хохочет, судьи растерялись: с одной стороны, вроде бы нельзя сидеть игроку на игроке, а с другой — правилами не запрещено, а что не запрещено, то разрешено.
Свердловский „Уралмаш“ избрал свой путь. Уральцы забросили мяч в корзину „Буревестника“, а затем после первой же неудачной атаки соперников овладели мячом и „заморозили“ его. В течение всего тайма они не предприняли ни одной попытки атаковать корзину „Буревестника“ (баскетбол, напомню, еще не знал правила 30 секунд). Тайм так и закончился со счетом 2:0.
В общем, Ахтаев будил мысль. Плохо только, что, проснувшись, мысль эта работала порой не в том направлении. Однажды так родился вариант, который можно назвать „Похищение“ — перед матчем у Ахтаева похитили тапочки и трусы. В логике похитителям нельзя было отказать: не так-то просто одеть и обуть Ахтаева (в его трусах и трем толстякам было бы не тесно, а обувь Ахтаев носил 58-го размера…). Алмаатинцы, однако, нашли выход из положения: от ахтаевских туфель были оторваны каблуки, надел он свои повседневные трусы.
Сами понимаете, что за таким великаном представители многих видов спорта охотились. Уже в 16 лет в 1946 году он приезжал в Москву на какие-то всесоюзные соревнования по борьбе. Не знаю, как он тогда выступил, но сомневаюсь, что кто-нибудь из борцов-юниоров мог уложить Ахтаева на лопатки. Мне рассказывали, что в „Вечерней Москве“ был опубликован снимок. Скамейка, на ней стоит первый советский чемпион мира по тяжелой атлетике Григорий Новак, а рядом, но на земле Увайс: Новак — мальчик с пальчик.
У борцов Ахтаева похитили боксеры. Но и боксе он не остался. У него реакция была неважная.
Учили Ахтаева толкать ядро. По-моему, личный его рекорд равнялся примерно девяти с половиной метрам: резкости у него не хватало.
Не ручаюсь за достоверность, но, по слухам, он даже пробовал свои силы в воротах хоккейной команды (тогда началось повальное увлечение хоккеем с шайбой). Увайс ведь был не только очень высок, он и сложения был богатырского: при росте 230 сантиметров его вес колебался между 150–160 килограммами. Говорят, что его обряжали во вратарские доспехи, он ложился в воротах, оставляя тем самым нападающим минимум шансов угодить туда шайбой.
Не знаю, почему в хоккее он не прижился, повторяю, не уверен, что он вообще выходил на лед: легендам-то надо верить с оглядкой. Но вот к баскетболу — и я это могу засвидетельствовать — он очень привязался, очень любил его.
В 1959 году он уже не играл, но приехал в Москву на II Спартакиаду народов СССР. Смотрел матч за матчем и потом с тоской сказал: „Я еще вернусь в баскетбол, Арменак, обязательно вернусь…“. А он уже был тяжко болен — ходил с палочкой…
А еще в ту пору, когда Ахтаев играл, его в Москве заприметил кинорежиссер и пригласил сниматься в фильме „Гулливер и лилипуты“. Увайс согласился, он уже видел себя на экране, но когда узнал, что из-за съемок придется пропустить чемпионат, наотрез отказался.
Ахтаев был очень техничен. Кое-кого это удивит: малоподвижный увалень и — на тебе! — техничен. Я ведь не говорю, что он играл изящно, и потом техника — это не только дриблинг. Ахтаев отлично принимал мяч, что, кстати говоря, умеют делать далеко не все игроки, которых даже в сборную брали. Надо не просто поймать мяч, надо поймать его так, чтобы тут же можно было дать пас партнеру или атаковать. И что особенно удивительно, Ахтаев и сам давал великолепные пасы, в том числе и скрытые. Он хорошо видел площадку, быстро и правильно оценивал ситуацию. Не раз и не два, сняв с щита мяч, он тотчас отправлял в быстрый прорыв кого-нибудь на своих партнеров.
Ахтаеву все давалось легко. Но он был немного ленив, в силу чего не любил тренироваться, и очень упрям: никакими уговорами нельзя было убедить его в том, что от усердия на тренировке он же и извлечет выгоду в матче.
Ахтаев был чрезмерно медлителен. Круминыш — тот тоже не очень быстро передвигался от одного щита к другому, но в сравнении с Ахтаевым казался спринтером. Кстати, именно Круминыш заставил как-то Ахтаева бежать быстрее обычного. Уж и не знаю, с чего взъелся Ахтаев на Круминыша (он его еще ни разу не видел, только знал, что где-то в Латвии появился еще один великан), но только перед первым нашим матчем с рижской командой Ахтаев сердито сказал: „Я научу этого мальчишку играть в баскетбол!“ (А Круминыш, надо сказать, ровесник Ахтаева). В том матче Ахтаев себя превзошел, и хотя проиграли мы, но не по его вине: он тогда с Круминышем сладил.
Доброта и злость — каким-то удивительным образом уживались в этом человеке два таких