С Аллой Тер-Акопян мы познакомились в далеком 1969-м, ровно сорок лет назад. Тогда она работала в редакции «Литературной Армении», я тогда был студентом-первокурсником и приносил ей свои стихи, в которых было больше юношеской самонадеянности и позерства, чем поэзии, и она очень терпеливо и благожелательно объясняла мне, что в принципе эти стихи можно было бы чуть-чуть подправить, доработать, довести, так сказать, до нужной кондиции, и напечатать, но она не считает это правильным и не станет этого делать, чтобы не оказать мне медвежью услугу. Она была старше меня ровно на один гороскопический цикл, но к тому времени уже была автором двух поэтических сборников - «Птицедром» и «Храмы», третий сборник, «Орнамент», был уже в издательстве, и к тому же она была членом Союза писателей, а тогда это производило на окружающих очень большое впечатление.
Наши встречи нельзя назвать частыми. В те годы время от времени проводились вечера поэзии, и мы оба были их завсегдатаями. Как-то она пригласила меня к себе домой, а квартира ее находилась неподалеку от Дома Союза писателей. Я подарил ей пластинки-альбомы стихов Блока, Есенина и Пастернака, которые приобрел из-под полы в Одессе. Мы с ней много говорили о русской и армянской поэзии, тогда читающая страна только недавно открыла для себя Цветаеву и Пастернака, а время Мандельштама еще не наступило.
В те годы Алла Тер-Акопян была непререкаемым авторитетом и бесспорным лидером среди русскоязычных армянских поэтов и переводчиков. Ее книга переводов «Из западноармянской поэзии» стала примечательным явлением, можно даже сказать – прорывом в литературной жизни республики. Практически впервые в добротных поэтических переводах были представлены драма Левона Шанта «Старые боги», лирика Петроса Дуряна, Мисака Мецаренца, Даниела Варужана, Рубена Севака, Сиаманто... Ее стихи становились популярными песнями и не менее популярными мультфильмами.
Стихи Аллы Тер-Акопян и сегодня для меня очень узнаваемы. А это – стиль. В ее синтаксисе, в усеченных предложениях угадывается не влияние, а, скорее, хорошее знание и творческое освоение и в определенном смысле преодоление Цветаевой, Пастернака, Ахмадулиной...
Как-то она сказала мне, что у ереванцев очень озабоченные глаза, полные неизбывной тоски и безысходной печали. Мне было очень странно слышать это, во всяком случае, ничего подобного до этого я не замечал. Напротив, в своем блаженном неведении я был твердо убежден, что глаза моих сограждан светятся уверенностью в завтрашнем дне. После нашего разговора я стал внимательно всматриваться в глаза прохожих. И убедился в ее правоте и проницательности. Я неожиданно для себя увидел и открыл печальные глаза печального народа, который на генном уровне нес в себе память о геноциде и репрессиях тридцатых, о «роковых сороковых»...
Эх, Алла Константиновна! То, что вы видели в шестидесятые и семидесятые, были всего лишь цветочки. Видели бы вы глаза ереванцев в конце февраля 88-го, холодной зимой 91-го, видели бы вы их глаза весной 96-го, 29 октября 99-го... Наконец, видели бы вы наши растерянные глаза 1-го и 2-го марта 2008 года...
В злополучный июньский день 1971-года, ставший последним для Паруйра Севака, Алла Тер-Акопян была в Москве. Зашла знакомая и сказала, что только что по радио сообщили, что какой-то известный армянский поэт погиб в автокатастрофе. «Только бы не Севак! Только бы не Севак!», - так отреагировала Алла Константиновна на это известие. Почему именно о Севаке она подумала? Ведь в то время было немало других известных армянских поэтов. Философия утверждает, что каждая случайность – это неосознанная закономерность. Видимо, в случайной и трагической гибели Севака было нечто большее, чем обычная неосознанная закономерность.
В начале 70-х Алла Тер-Акопян переехала в Москву. Она окончила Высшие Литературные Курсы при Лит. институте им. Горького и осталась в столице навсегда.
Сказать, что Ереван в своей сутолоке заметил ее переезд, было бы большим преувеличением и недопустимой фальшью, поэтому я этого не говорю. Скажу только за себя: я на первых порах как-то растерялся и загрустил: теперь уже было не с кем беседовать о новых прочитанных книгах и новых впечатлениях, не кому стало показывать новые стихи и получать очень вежливую и добродушную, но вместе с тем строгую и жесткую нахлобучку по поводу небрежных рифм или неряшливых образов: дескать, это еще не поэзия, но вешаться не нужно, потому что есть определенный рост и прогресс...
Как ей жилось последние двадцать, даже не двадцать, а тридцать московских лет? Чем она занималась? Обо всем этом я узнавал урывками – либо от самой Аллы Константиновны во время ее нечастых наездов в Ереван, либо от московских литераторов, общих знакомых. Думаю, что попаду пальцем в небо, если не скажу утвердительно, а просто предположу, что жизнь ее складывалась непросто. Да простится мне шахматная ассоциация, но в поэзии также есть гроссмейстеры и мастера, и места под солнцем, как в шахматах, так и в поэзии, хватает только для гроссмейстеров, вернее даже, только для гроссмейстерской элиты. Остальные прозябают, довольствуются малыми, больше духовными, нежели материальными приобретениями. Для них поэзия может стать чем угодно, но только не хлебом с маслом.
Как-то очень давно Алла Тер-Акопян написала шутливую пародию на одно из стихотворений Евтушенко. В своей пародии Алла Константиновна сетовала на то, что «Трамвай Поэзии» не резиновый, и что она, при своей неамбициозности и скромных запросах, предпочитает сойти с него и прогуляться пешком. Тогда я просто не мог подумать, что это веселое стихотворение окажется зловещим пророчеством. И не только для его автора.
В Москве Алла Тер-Акопян опубликовала новые сборники стихов, теперь их на ее счету более десятка, и это не считая многочисленных книг переводов, книг для детей, прозаических произведений, литературных эссе и философских, теософских, эзотерических исследований. Ее переводы из армянской поэзии, а переводила она и прозу, и поэзию, как классическую, так и современную. Переводы эти составили внушительную книгу «Ритмы и рифмы Армении».
Эти заметки – не юбилейный очерк, не исследование творческой деятельности поэта, и поэтому мне вовсе не стыдно признаться, что я не знаком с романом Аллы Тер-Акопян «Путешествие души Адама», что я плохо знаю ее московский период ее творчества, то есть все то, чем она занималась последние два десятилетия своей жизни. Мне известно, что с 1986 года она серьезно, даже самозабвенно занимается изучением эзотерических учений: Агни-Йоги, теософии, космологии Мартинуса, учения Алисы Бейли... Она даже составила ряд книг по Агни-Йоге: двухтомник "Мозаика Агни-Йоги", "Агни-Йога об Иисусе Христе", "Агни-Йога о здоровье", "Агни-Йога о Тонком Мире". Она - автор множества книг, в которых эзотерические идеи излагаются в характерной для данного автора доступной манере: "Агни-Йога - Небесный Диктант", "Контактеры дней Апокалипсиса", "Просторы четырехмерности", "Учение Света для детей", "Урок Атлантиды", "Колеса жизни", "Иисус Христос - великий Путник", "Эзотерика в помощь медицине", «От гермафродита древности к Божественному Андрогину», «Небесный Иероглиф», «Лики и лица», «Чудо», «Синее Солнце эзотерики», «Не ешь меньшого брата», «На том свете мёртвых нет», «Война и мир» (эзотерический ракурс), «Медицинские советы Учителей человечества» и т.д.
Ее интерес к восточным философским и эзотерическим учениям еще больше усилился после поездок по Индии, Тибету, Непалу... Она изучила санскрит, и многое предстало перед ней в совершенно ином свете. Этот исследовательский интерес она обобщила в книгах «Древние тайны армянских фамилий и краткая история Арийской Расы», «Армянский Язык - сын Языка Богов», «Санскрит в реке русской речи».
Но и это еще не все. В 2007 году Алла Тер-Акопян столь же самозабвенно и серьезно занимается компьютерной графиком (тяга, влечение к рисунку, гобелену, витражам, орнаменту у нее имеет глубокие корни). И рисунки свои она стала сопровождать небольшими стихами, большей частью двустишиями и катренами. Трудно определить – то ли стихи иллюстируют рисунки, то ли рисунки объясняют стихи. Художниками и литераторами эта новация была принята на ура и даже провозглашена новым жанром. И даже название было найдено – «Арт-Поэзия». Одна за другой последовали презентации и выставки работ в новом «стихорисуночном», «артпоэтическом» жанре.
А еще позднее, в 2009 году, Алла Тер-Акопян создала цикл из 15-и оздоровительных видеоуроков, помогающих людям избавиться от лишнего веса, от депрессий, от вредных привычек, от зависимости к алкоголю, наркотикам и никотину, от синдрома хронической усталости.
Безусловно, меня очень радует, что она не растерялась в период поэтического безвременья 90-х и, что она относительно безболезненно преодолела это безвременье, хотя мне лично вся эта эзотерика, теософия и космология органически чужда и неинтересна, представляется мне близкой родственницей софистики и логической эквилибристики. Так, во фразе из молитвы «Отче наш» Аллу Константиновну смущает выражение «И не вводи нас в искушение». Бог не может вводить в искушение, утверждает она. Но разве Бог не дал «добро» на искушение Иова многострадального и на искушение Иисуса Христа лукавым Дьяволом-Сатаной? Дав человеку свободу выбора, Бог то и дело испытывает на прочность его веру и преданность. Искушение проходит через всю Библию. Но, повторяю, дело здесь не в спорности и неприемлемости многих подобных суждений, дело в том, что мне ближе и понятнее поэзия Аллы Тер-Акопян.
Поэты и художники – «бессребренные мастера», с которыми хроническое безденежье беззастенчиво и навязчиво водит дружбу. Не поэтому ли в подавляющем большинстве своем люди творчеста – это странные, не вполне адекватные личности, не от мира сего? И разве искусство, литература, вообще все виды творческой деятельности не являются своего рода уходом из действительности?
Есть устоявшееся мнение, даже убедление, что судьба очень внимательно, даже бдительно следит за тем, чтобы у творческих людей не было недостатка в проблемах, житейских испытаниях и невзгодах. И она всегда найдет подходящий момент, чтобы напасть с тыла и нанести неожиданный и подлый удар в спину. Таким жестоким испытанием жизнестойкости Аллы Тер-Акопян явилася преждевременная, трагическая смерть ее сына Ашота, которого я знал совсем маленьким и которого Алла Константиновна нежно и любовно называла Ашотькой... Без веры в высшую справедливость и неисповедимость путей Господних такую утрату было бы просто не перенести.
С весны минувшего, 2010-го года московская поэтесса Алла Тер-Акопян проживает на Алтае, в захолустном городе Белокуриха. Знаю, уверен, что определение это страшно не понравится Алле Константиновне. Сама она считает, что «осваивает новый пласт своей судьбы», что именно ей и именно там предначертано «строить Храм Знаний». У меня же свое видение и понимание подтекста этого «добровольно-принудительного» ухода из «Белокаменной столицы», с которым, вероятнее всего, опять-таки решительно и категорично не согласится героиня моего очерка. Тем не менее, хочу привести здесь свое шестистрочное посвщение Алле Тер-Акопян.
Москва нас выжала и выжила.
Изгнала нас, отторгла, вышибла.
Варись, варись в своей рутине!
Уходит жизнь – остались выжимки.
Душа не выжжена – возвышена,
Нетленна и непобедима.
Алла Константиновна! Сестра моя во Христе и в «высокой болезни» словотворчества! Заверяю Вас, что это один из очень и очень немногих случаев, когда мне не все равно, будут ли опубликованы эти заметки и дойдут ли они до Вас. Я очень хочу Вас заверить, что в Армении, в Ереване у Вас есть поклонники, читатели и почитатели Ваших стихов, Ваших книг. Возможно, нас не так уж и много, во всяком случае, значительно меньше, чем Вам хотелось бы, но ведь количество не является единственным мерилом признательности, уважения, любви. Так что примите эту публикацию, как запоздалое признание в любви. Оно, это признание, запоздало на каких-нибудь сорок лет, но что значит этот срок для вечности!
Гурген Карапетян