В знаменитом романе Сомерсета Моэма "Театр" есть летучая фраза: "Майкл, ты все еще самый красивый мужчина в Лондоне!" Вот она-то и приходит на ум, когда смотришь на народного артиста СССР Регимантаса АДОМАЙТИСА, отметившего недавно свое 75-летие. Роскошный артист блистательной литовской актерской плеяды той эпохи, когда были большими не только деревья, но театр, кинематограф и их творцы. Достаточно вспомнить картины "Никто не хотел умирать", "Король Лир", "Это сладкое слово - свобода! и многие другие фильмы, в которых Регимантас Адомайтис являл собой квинтэссенцию мужественной красоты, интеллекта, обаяния и элегантности.
В течение недели великий литовский артист - гость Еревана, X Международного театрального фестиваля "АРММОНО". Его прекрасно принимал не только зритель, преподаватели и студенты ЕрГИТиКа. Глава правительства Тигран Саркисян лично вручил ему золотую медаль премьер-министра РА за творческое сотрудничество и вклад в кино армянское.
- Господин Адомайтис, вы не просто гость ереванского ARMMONO. Возглавляете жюри аналогичного фестиваля в литовском Висагинасе. Являетесь поклонником моноформата?
- От всей души приветствую ереванский фестиваль, который отмечает свое десятилетие, а это не мало. Дело это замечательное. Когда актер в большом спектакле, в группе, в массе, если что-то не получается, всегда можно прикрыться чьей-то спиной – коллег, автора, режиссера. В моноспектакле актер как на ладони. И этот формат театра мне очень интересен. Сам я, правда, в моноспектаклях не играл, хотя сейчас занят в постановке, где приходится практически одному на голой сцене исполнять большой монолог человека, находящегося в доме престарелых. И мне это нравиться – не за кем спрятаться.
- Вы были практически дипломированным физиком, когда решили резко изменить жизнь и пойти в артисты…
- А я всегда оставался физиком! Никогда не работал на импульсах. Мне всегда было важно докопаться до всех принципов, разобрать все винтики, из которых состоит персонаж, выработать методологию. Тогда, пятьдесят лет назад, я вдруг понял, что хочу стать актером, и сказал себе: "Десять лет простою с алебардой и буду целенаправленно стремиться стать настоящим артистом". Все случилось раньше - попал в кино, снялся в великом фильме Желакявичуса "Никто не хотел умирать". После него меня стали приглашать сниматься. Одновременно начал расти и в театре. Я был большим эгоцентриком, занимался только собой: как сыграть так, чтобы мне давали еще больше ролей. Никогда не скрывал, что был очень самовлюбленным эгоистом.
- Никогда не приходилось встречать актеров-альтруистов, по крайней мере в профессии. С возрастом это проходит?
- Во всяком случае какие-то вещи начинаешь понимать. Немного. Со временем. Когда я уже стал делать что-то серьезное и понимать, что что-то могу, начал сомневаться – а действительно ли могу? Как-то сделал себе заметку в записной книжке: "Сегодня во время спектакля попробовал такой-то ход. Сработало". Вроде надо закрепить и повторять. А пробуешь в следующий раз и – не сработало. Когда-то я отмечал что-то, а потом начал сомневаться в принципе своего подхода к театру. А если меня одолели сомнения, значит, я не могу быть уверен в том, что мой путь правильный. Меня даже много раз приглашали преподавать, но я не соглашался.
- От многих маститых артистов приходилось слышать, что после семидесяти не стоит выходить на сцену. Вы разделяете эту точку зрения?
- Определенно. Очень резко начал чувствовать, что уходит энергетика. Я уже не смогу сыграть тех ролей, которые требуют много энергии. Хотя знаете, возраст ощущается больше даже не физически, а в другом. Я практически перестал ходить в театр, интересоваться новыми постановками. Еще играю в нескольких спектаклях - в двух наших театрах у меня есть эпизодические роли, но интерес к сценическому искусству как таковому погас. Сравниваю с тем временем, когда ради театра бросил физико-математический факультет и пошел в артисты. Раньше для меня театр был всей жизнью. Конечно, была и другая жизнь – влюбился, женился, родились сыновья, но все равно стремление к театру было сильнее всего. Я много работал в нем, потом еще кино присоединилось... Времени на семью почти не было, отпусков тоже. Еле успевал чередовать спектакли со съемками, но все равно оставался театральным актером и до сих пор считаю, что театр для актера - настоящий дом. Кино – это мозаика эпизодов, которые составляет режиссер. Всегда понимал это и не бросал сцены. Но вот интерес к театру угас. Сейчас очень хорошо понимаю Тригорина, который говорит: "Какое счастье сидеть в лодке с удочкой в руке и не писать".
- Как-то невесело это у вас получается.
- Да, я перестал любить театр, перестал интересоваться им. А любить театр можно только безоглядно, не ставя никаких вопросов: зачем, почему ты идешь на сцену. Хотя театр был смыслом и целью моей жизни, любил его безумно. Сейчас не хожу. Театр не такой, каким он был 30-40 лет назад, и это естественно, ибо все меняется. Но, по-моему, он движется в неправильном направлении. Видимо, это неизбежное влияние технического прогресса – технологии ворвались и на сцену и заполоняют ее. Театр стал режиссерским.
Это неплохо. Наверное. Но сегодня режиссер стал заменять актера. Актер стал не нужен. Почти. Ну, может, я немного преувеличиваю. Но актер стал одним из элементов. А театр тем и интересен, что к живым людям выходит живой человек. И в этом ценность театра, его сила, которая сегодня заменяется придумками. В кино человек неживой. Я понимаю про течение времени, но мне это неинтересно. И потом, до недавнего времени было очень важно, что ты говоришь со сцены, какая у тебя сверхзадача. Для меня это важно и по сей день - я так воспитан. А сегодня слишком мало качества и много шумихи по незначительным творческим поводам. Но вот посмотрите в окно гостиницы, видите, там рабочие роют яму, что-то ремонтируют. Я ничем не отличаюсь от них. Они экскаватором роют землю, делают свое дело, а я делаю свое. Ну и ладно. Делайте то, что вам нравится. Зачем быть такими важными и пышными?
- Это вы о расплодившихся звездах?
- Ой, сейчас столько звездочек появилось! Иногда посмотришь на молодых певичек по телевизору - голоса нет, есть только выкрашенные в немыслимый цвет волосы, голые ноги и микрофон во рту. Эх, как просто стать звездой!
- Вы не были в Ереване почти двадцать лет. Перемены ощутимы?
- Знаете, за эти дни мне не раз задавали вопрос, который было странно слышать: "Какое впечатление производит на вас Армения?" Я даже не открываю для себя вашу страну заново, а приезжаю сюда, как к себе домой. Это я говорю не из желания понравиться. Благодаря Армении, живущим здесь людям я понял в жизни многое, чего бы без встреч с армянами не узнал, не испытал, не понял. И этот опыт для меня очень важен. Он настолько сроднил меня с вами, что я приезжаю сюда к своим близким и дорогим людям.
Я снимался здесь в картине Алика Каджворяна "Старые боги" по Левону Шанту, делал фильм с Людмилой Саакянц о Комитасе. Вернее, она делала, а я играл. Это был не биографический фильм, а полная символов и метафор судьба великого композитора, его страдания, закончившиеся потерей рассудка, – все это на фоне Геноцида. Скорее, это была своеобразная история Армении. Тогда я посетил ваш мемориал памяти жертв Геноцида – это потрясло меня. Я изучил для фильма множество материалов и думал – как же возможно это отрицать! Оказывается, все возможно. Слава богу, что мир начинает вас понимать. Слава богу, у вас есть такой великий амбасадор, как Шарль Азнавур. Он всегда был моим любимым шансонье, я слушал его смолоду, слушал, восхищался и удивлялся – откуда в его песнях такая мировая грусть? А когда узнал о Геноциде подробно, многое встало на свои места. Фильм о Комитасе мы делали в начале 90-х – ни света, ни тепла. У меня были настоящие персональные валенки, которые я надевал, чтобы не окоченеть между съемок. По ночам – съемки проходили в Талине – не просто закутывался во все, во что мог, но даже снял с окон гардины и использовал их как дополнительные одеяла. Вот в те тяжелейшие годы, думаю, мне многое в армянах открылось. А тот Ереван, который я увидел сегодня, лишь подтвердил, что я многое в армянах понял и оценил правильно.
Сона МЕЛОЯН, "Голос Армении"