Через две недели, 6 мая, в Армении пройдут парламентские выборы. Политическая ситуация в республике накаляется – тем более, что в следующем году в Армении пройдут президентские выборы — хотя предпосылок для смены власти нет. Об особенностях армянской политической жизни и геополитической ситуации вокруг республики «Кавказская политика» взяла интервью у директора ереванского Института Кавказа Александра Искандаряна.
— Скоро в Армении пройдут парламентские выборы. Чего ждёт от выборов власть и оппозиция?
— На эти выборы делается большая ставка. И президент, принадлежащий к Республиканской партии, и правящая коалиция заинтересованы в том, чтобы провести выборы так, чтобы они были приняты как внутри страны, так и за рубежом. К сожалению, прошлые президентские выборы такими не были — после них даже прошли уличные столкновения.
Политической традицией в Армении стало непризнание проигравшей стороной результатов выборов. Это традиция берёт начало с 1995 года — с тех пор ни одни выборы не были признаны теми, кто потерпел поражение: ни парламентские, ни президентские. И эту традицию власть хочет переломить. Понятно, что всегда будут какие-то силы, которые не признают выборы, но одно дело, если это будут мелкие группы, и совсем другое — если серьёзные партии из оппозиции.
Власть хочет провести эти выборы прилично, чтобы ротация власти состоялась. И в этом смысле важны две вещи. Первая — как, собственно, провести сами выборы.
Армения — постсоветская страна, понятно, что это не Швейцария, но это и не Туркменистан. У нас есть разные политические партии, которые борются за голоса избирателей. Конечно, партии пользуются разными способами — и через работу в медиа, привлекая в свои ряды известных людей, и путём раздачи обещаний, доходящих почти до прямого подкупа избирателей: от уверений в намерении построить мост до раздачи картошки.
— Оппозиция занимается подкупом избирателей?
— Понятно, что у оппозиции, Армянского национального конгресса во главе с Тер-Петросяном, меньше возможностей обещать какие-то экономические блага избирателям, а у партий правящей коалиции — больше. Но не надо забывать, что партия власти в Армении не едина. Так, партия «Процветающая Армения» по многим вопросам находится фактически в оппозиции к республиканцам, своим партнёрам по правящей коалиции. И возможности для различных посулов избирателям у «Процветающей Армении» есть. Так, недавно её лидер на встрече с таксистами пообещал заплатить за них налог, которым оплачивается таксистская лицензия.
Так что партийная конкуренция в Армении есть, и она принимает самые разнообразные формы. И главная задача сейчас сделать так, чтобы выборы прошли, и после них все пожали друг другу руки, начав работать. Вместо того чтобы объявить о непризнании выборов, вывести людей на улицы и начать акции протестов. Потому что если будут протесты то это, конечно же, скажется на международном имидже страны. Об этом постоянно говорят и западные наблюдатели, «проведите выборы прилично». Ведь это влияет и на рейтинги страны, и на инвестиции, в которых Армения нуждается.
И вторая задача власти на этих выборах — добиться, чтобы проигравшая сторона, Армянский национальный конгресс Левона Тер-Петросяна, признал выборы. Даже если выборы будут проведены очень хорошо, но Тер-Петросян выведет людей на митинги, это будет очень плохим результатом и для власти, и для страны.
— Что должно произойти, чтобы оппозиция не вывела людей на улицу, если она заранее понимает, что обречена на поражение?
— Оппозиция не убеждена в своём поражении. А власть должна уже сейчас контактировать с оппозицией, объяснять, показывать, что выборы пройдут честно.
Кроме того, если в результате выборов Тер-Петросян наберёт определённое количество голосов, которое покажется ему нормальным, то они войдут в парламент.
— Какой процент их удовлетворит?
— Эта планка всё время меняется. Сейчас называют разные цифры, они спекулятивные, говорят 15—40%. Но это всё слухи. Если брать последние муниципальные выборы, то в результате голосования за депутатов городского собрания Еревана АНК набрал 17% голосов. И они отказались войти в городской парламент.
— Что показывают данные последних опросов общественного мнения?
— Опросов проводится очень много, но многие из них неудовлетворительны. По причине как непрофессионализма, так и недостатка денег (социология дело недешевое), так и из-за политической ангажированности.
Если бы выборы состоялись в ближайшее воскресенье, то в парламент точно прошли бы четыре партии: республиканцы, «Процветающая Армения», Дашнакцутюн и АНК.
Цель республиканцев — получить половину мест в парламенте, чтобы не нуждаться в коалиции. У них никогда не было такого количества, они чуть-чуть не добирали до него. И сейчас им будет чрезвычайно сложно — партия не является единой, это достаточно аморфная сила, делящаяся на разные фракции.
Чтобы править в одиночку, республиканцам нужно 66 голосов из 131.
Вообще армянский парламент избирается по смешанной системе: 41 депутат выбирается по одномандатным округам, а остальные 90 — по партийным спискам.
Как правило, в одномандатных округах выигрывают бизнесмены, обладающие сильными позициями в своём регионе. И это в основном республиканцы. Но даже если они возьмут 30 из 41 места в округах, им нужно будет взять ещё почти 40 мест по партийным спискам. Это практически невозможно.
Второй результат будет у «Процветающей Армении». Это партия самого богатого человека Армении Гагика Царукяна, это его клиентелла. У них реально нет никакой идеологии. Партия была создана перед прошлыми выборами, тогда же они прошли в парламент, и вошли в правящую коалицию. Это достаточно влиятельная партия, у неё очень сильные позиции в Котайском районе, где сосредоточено много предприятий Царукяна.
Для них хорошим результатом было бы набрать 30—35 мест. Но это им будет очень сложно — потому что они соперничают с теми же республиканцами, борются с ними на одном поле.
Трудно сказать, кто займёт третье место — дашнаки или АНК. Дашнаки — единственная идеологическая, не «персонифицированная партия». У них есть традиционный электорат: националистически настроенные избиратели, часть карабахцев, живущих в Армении, и население юга республики, приграничного с Азербайджаном.
Партия занимает достаточно жёсткую позицию в армяно-турецком вопросе, считает, что не может быть никакой нормализации отношений с Турцией, пока та не признает геноцид армян. Дашнаков можно было бы назвать правыми, если бы они не были социалистами, впрочем, в силу чисто исторических причин. Они возьмут 5—7%.
У Армянского национального конгресса чисто протестный электорат. Вся их идеология — протестная. Они не признают легитимность президента, парламента, конституции. По своей риторике они похожи на нынешнюю несистемную оппозицию в России. Отличие в том, что это «партия одного человека» (если бы не было Тер-Петросяна, то они не набрали бы и одного процента).
АНК работает через митинги, акции протеста, через обращение к протестным настроениям избирателей. За АНК голосует часть жителей Еревана и Араратской долины.
Они пройдут в парламент, скорее всего, наберут больше дашнаков, но не думаю, что получат решающее количество голосов. И у них не будет какого-то заметного количества одномандатников.
Я не говорю, что никто, кроме этих четырёх партий, больше не пройдёт в парламент — есть партии, которые стоят на грани прохождения пяти процентного барьера.
— Сохранится ли правящая коалиция после выборов или будет одна партия власти?
— Я против термина «партия власти» применимо к Армении. После выборов в правящую коалицию с республиканцами могут войти и «Процветающая Армения», и дашнаки — если захотят.
В Армении, в отличие от России, власть не является монолитной. Нет такой консолидированной власти — она коалиционная. Перед выборами все дерутся, а потом начинают сотрудничать.
— Можно ли назвать армянскую партийную систему сформировавшейся?
— Идёт формирование конкурентной партийной системы. Основы её уже есть, при том, что такой конкурентной системы нет ни в Грузии, ни в Азербайджане.
Я бы назвал армянскую партийную систему системой элитного соперничества. Партий в западноевропейском смысле слова в Армении нет. Нет и региональных отделений, постоянной работы с избирателем.
Наши партии отражают конкуренцию элит, которым люди нужны только в предвыборный период. Это лучше, чем в тех странах, где этой борьбы за избирателей вообще нет, но, конечно, далеко от нормальной партийной работы.
— Какой путь прошла армянская политическая система за двадцать лет?
— Вначале 90-х, после войны, была консолидация — страна представляла собой военный лагерь. Потом, начиная с 1994 года, власть начала переходить к ветеранскому сообществу, людям, прошедшим через карабахскую войну — это проявилось в отстранении Тер-Петросяна от власти в 1998.
Коалиционная власть ветеранов постепенно переродилась в коалицию ветеранов и крупных бизнесменов. Её отражением были выборы 2007 года.
Сейчас начинается новый этап. Власть пытается сделать внутриэлитную революцию, заместив бизнесменов на технократов. И в нынешнем парламенте будет меньше бизнесменов, и больше чиновников-технократов. Это является отражением тех изменений, что происходят в самом механизме функционирования власти — если в 90-е годы вопросы решали в сауне или на дачах, то теперь вопросы решаются в парламенте и правительстве.
Власть пытается оттеснить олигархов от политических и кадровых решений. Не от экономического влияния, что невозможно, а именно от политического. Например, недавнее отстранение спикера парламента Овика Абрамяна было как раз ярким проявлением этой тенденции — он был олицетворением олигархического влияния. То, что премьер Тигран Саркисян, являющийся раздражителем для олигархата, сохраняет свой пост — тоже является признаком этой тенденции. Но главные события развернутся после выборов.
Кроме того, сейчас всё больше нарастает противостояние молодых партийных функционеров с крупным бизнесом. Ведь если для олигархов политическая партия это что-то вроде акционерного общества — он в неё вкладывает деньги, и хочет получить какое-то место или влияние, то для функционеров, работающих в этой партии, это не так. Они просто делали карьеру, и теперь хотят своего куска власти и влияния.
— Хотя природа армянской власти коалиционная, есть и влияния личностного, «вождистского» фактора. Например, в случае Тер-Петросяна…
— Дело в том, что Тер-Петросян вне системы, вне элиты. Он контрэлита. Он оппонирует не какому-то конкретному политику или политической силе, он оппонирует системе в целом. Именно поэтому перед властями на этих выборах стоит задача включить его в систему. Если он войдёт в парламент, это даст шанс на то, что его удастся вписать в политическую систему страны.
— А сам он заинтересован в этом? Или он, как бывший президент, нацелен только на слом системы, на реванш?
— Вся риторика Тер-Петросяна — реваншистская: «вся власть плохая, при нас было лучше, не было коррупции и олигархов».
— Очень похоже на то, что мы слышим в России из уст оппозиционных политиков, занимавших ключевые посты в 90-х…
— Да, конечно. Но в России у бывших руководителей нет партии и нет вождя. А АНК — это партия, и у неё есть лидер.
— Всё таки, готова ли АНК войти в парламент, признав тем самым выборы?
— Все дело в сверхзадаче — через год у нас президентские выборы. Поэтому можно войти в парламент для работы, а можно для того, чтобы использовать его для борьбы перед президентскими выборам, на год превратить его в Болотную площадь. Не знаю, входит ли это в планы Тер-Петросяна, но такой шаг был бы вполне логичным.
— Какова будет основная интрига на президентских выборах?
— Сейчас невозможно об этом говорить. Очень многое будет зависеть от того, сколько АНК наберёт голосов на парламентских выборах, от того, войдёт ли Тер-Петросян в парламент или нет. Совершенно разные стратегии приведут к разному раскладу на президентских выборах.
— Оказывает ли армянская диаспора серьёзное влияние на политические процессы?
— Влияние диаспоры и есть, и нет. Потому что есть армянские диаспоры, но нет диаспоры единой. Есть сирийская, грузинская, российская, американская. Даже диаспоры восточного и западного побережья США по-разному влияют на Армению, потому что у них разные интересы. Ведь они состоят из непохожих людей — на западе больше эмигрантов уехавших из Турции после геноцида и выходцев из Ливана и Сирии, а также тех, кто приехал в 60—70 годы прошлого века, а на востоке чаще эмигранты, приехавшие ещё в 18—19 веках.
И всё это работает на то, что хотя влияние диаспоры и есть, но оно идёт из разных мест, децентрализовано, и политические в силы в самой Армении всегда могут его использовать. Конечно, есть крупные бизнесмены и из России, и из Америки, вкладывающие деньги в Армению, но они не оказывают централизованного влияния на политику.
— Можно ли говорить о том, что власти стран расселения диаспор, те же США, Россия или Франция, используют армянскую диаспору своих стран для лоббирования своих интересов в республике?
— Наоборот, власти Армении и армянство в целом использует диаспору в таких направлениях как лоббирование интересов страны, в армяно-турецких отношениях и т. д.
Конечно, российские армяне хорошо относятся к России, а американские — к США. И в этом смысле они являются проводниками интересов своих стран. Но, так как таких стран много, то властям с этим удаётся работать. Ситуации, чтобы Ара Абрамян конкурировал с Шарлем Азнавуром или Армянским национальным комитетом в Америке, просто не возникает.
Например, в США есть силы, поддерживающие Тер-Петросяна, а есть и те, кто поддерживает дашнаков.
— То есть, в Армении нет такой ситуации, как в Грузии, когда США укрепляет своё влияние, в том числе и через американских грузин, работающих в госструктурах Грузии, людей с двумя паспортами?
— В Армении тоже есть люди с двумя паспортами. Конечно, то, что они выходцы из той или иной страны, влияет на их предпочтения. Но это не оказывает большого влияния на политику. Вот если бы к нам сразу приехало 100000 американских армян, то, возможно, это было бы ощутимым.
— Экономический вклад диаспоры по-прежнему играет большую роль в жизни страны?
— Экономическое влияние диаспоры — постоянный фактор. Но пресса пишет в основном о крупных бизнесменах, которые могут дать десятки или даже сотни миллионов долларов. Но не в этом самое главное влияние диаспоры на экономику — гораздо важнее те 100, 200, 500 долларов, которые каждый месяц высылает армянский гастарбайтер, переводя их из Тамбова в Армению. Это до миллиарда долларов ежегодно.
И что очень важно — эти деньги не централизованны, ими нельзя просто так завладеть, как какими-нибудь доходами от нефтяной трубы. И поэтому в Армении невозможна такая концентрация власти, как в некоторых соседних странах.
Ведь, чтобы забрать у какой-то бабушки, присланные ей 200 долларов, нужно что-то ей продать. А это означает, что развивается бизнес и конкуренция.
— Есть ли какие-то разногласия между партиями по внешнеполитическим вопросам?
— Нет, никаких серьёзных противоречий по внешним делам внутри Армении нет. Армянская внешняя политика официально описывается термином «комплиментаризм», что в переводе на обычный язык означает «многовекторность».
Дело в том, что у Армении формально пять соседей. Четыре, признанных всеми: Грузия, Турция, Азербайджан, Иран, и один непризнанный — Карабах. Но из-за карабахской ситуации Азербайджан и Турция закрыты для Армении. Так что, фактически, остаётся два реальных соседа — Иран и Грузия.
И это при чрезвычайно специфическом формате российско-грузинских и ирано-американских отношений. Но и Россия, и Америка чрезвычайно важны для Армении. Поэтому никакой альтернативы комплиментаризму нет. Таковой была армянская политика при Тер-Петросяне, при Кочаряне, при Саргсяне, и такой же она будет, кто бы ни пришёл к власти.
Армения не может позволить себе проводить жёсткую одновекторную политику, как, например, наша соседка Грузия…
— Но ведь Грузия, в исторической перспективе, тоже не может позволить себе такую политику…
— В результате чего Грузия потеряла Абхазию и Южную Осетию. А Армения пока что контролирует свою территорию. И Нагорный Карабах контролирует свою территорию. И делать какие-то шаги, которые могли бы нарушить эту ситуацию, никто не собирается. Суть комплиментаризма не в том, чтобы ориентироваться на разные стороны. А в том, что «пророссийский» не означает «антизападный», «прозападный» не означает «антироссийский», а «проиранский» не означает «антиамериканский».
Армения, как и наши соседи, участвует во всех европейских и натовских форматах. Армянские военнослужащие были в Косово, Ираке и Афганистане. Мы член Совета Европы и ОБСЕ. И, в то же время, Армения — единственная страна из участников программ партнёрства с НАТО член ОДКБ. И на нашей территории расположена российская военная база.
Так что мы используем все форматы — что иногда не очень просто. Во время российско-грузинской войны было нелегко. Армения испытывала давление России по поводу признания Абхазии и Южной Осетии. Но нам трудно их признавать, потому что у нас есть свой Карабах, и потому что 70% нашего экспорта идёт через Грузию. И нам удалось это объяснить.
— Эта разновекторность выдержит проверку военным временем? Грубо говоря, если начнётся операция против Ирана, сумеет ли Армения остаться комплиментарной?
— Я не очень чётко представляю апокалиптический сценарий. Теоретически, я могу представить удары по Ирану, но сухопутную войну — нет.
А вот то, что сейчас происходит в Сирии, уже можно назвать гражданской войной. И армяне в Сирии — а там большая община — сильно страдают. И, тем не менее, Армении удаётся сохранить свою разновекторную политику. И в иранской ситуации нам удаётся показывать на карту и объяснять наше положение и Ирану, и США.
Не стоит забывать, что даже во время карабахской войны Армения сумела сохранять разновекторность. А ведь тогда было время, когда турецкая армия стояла на границе и была реальная угроза того, что она её перейдёт.
А реальную войну с участием Ирана, США, Турции и остальных, я бы сейчас не стал предсказывать.
— То есть переформатирование Большого Ближнего Востока будет идти не путём военных конфликтов?
— Переформатирование уже идёт — на севере Ирака фактически создан Курдистан.
— Способна ли Турция стать региональной сверхдержавой, вернуть себе лидирующую роль в арабском мире?
— Сейчас в турецкой внешней политике происходит примерно то же, что было в начале 90-х. Турция долгое время пытается проглотить кусок, который ей не по зубам, на который ей не хватает ресурсов. В результате, политика «ноль проблем с соседями» превращается в политику «ноль соседей без проблем». У Турции проблемы с Сирией, с Ираном, проблемы в Ираке, с Кипром, проблемы с Евросоюзом, с Арменией. Нигде ничего не получается, ну или почти ничего.
Для того, чтобы стать глобальной силой — от Афганистана до Марокко, у Турции нет сил. Точно так же, как вначале 90-х, у неё не хватило ресурсов стать лидером всего тюркского мира, объединив всех от Крыма до Казахстана.
Турция — серьёзная региональная страна, но представления о своих возможностях — связанные с продолжающимся экономическим ростом — у неё не очень адекватные. И превратиться в глобальную державу у неё не очень получается.
Условно говоря, Турция хочет стать Израилем, Египтом и Ираном, оставаясь при этом Турцией. Играть роль военного форпоста Запада как Израиль, оставаться культурным центром Востока и Средиземноморья как Египет, и стать лидером исламистского тренда, как Иран. И при этом остаться Турцией, претендующей на то, чтобы играть роль в европейской политике. Мне это кажется не очень серьёзным.
— А насколько реален вариант переориентации Турции с европейской интеграции на ближневосточную?
— Одно другому не противоречит — став серьёзной силой на Ближнем Востоке, Турция повысит свою капитализацию в Европе. Ведь Османская империя была крупным игроком в Европе, и это было её основное поле. Сейчас турки пытаются сделать то же самое, опираясь на США и воспользовавшись так называемой «арабской весной».
— И достаточно успешно, судя по тому, как встречали Эрдогана в Египте…
— Действительно, первое время капитализация Турции на Ближнем Востоке действительно сильно подпрыгнула. И в Египте, и в Сирии, и в Ливане. Турция блестяще разыграла антиизральскую карту. Антиизраильская риторика — прекрасный инструмент для завоевания популярности на Ближнем Востоке. И это хороший инструмент для взаимодействия с Ираном.
Сближение с арабским миром стало заметно даже по улицам Стамбула — там теперь будет больше восточных туристов, чем европейских. Открыли границы с четырьмя арабскими странами — и арабы поехали в Турцию. В городках на границе Турции с Сирией люди просто ездят пообедать в соседнюю страну.
Раньше в ближневосточном регионе было два изгоя, два форпоста Запада: Израиль и Турция. И они были союзниками. Теперь Турция не хочет быть изгоем, она хочет быть игроком. Сначала это получалось, но потом всё пошло не так просто, началось сопротивление. Всё-таки, у арабов достаточно сильна историческая память о турецкой империи.
При посредничестве и помощи Америки Турция может стать где-то игроком, где-то посредником, девелопером.
— Как это отражается на армяно-турецких отношениях?
— Была определённая игра в отношениях между двумя странами. Была игра с протоколами о нормализации отношений, дипломатическая игра, направленная на открытие границ. Это были серьёзные намерения, и без того, чтобы Россия стала если не сторонником, то хотя бы не противником этой игры, она не могла осуществиться. Ведь в 2008 году Россия показала, что она не будет терпеть, чтобы в регионе происходило что-то, против чего она резко против. И если до 2008 года улучшение отношений между Турцией и Арменией не являлось важным вопросом для России, то после российско-грузинской войны всё изменилось. Армения оказалась изолированной от России — между ними Грузия. Доступ из России в Армению стал сильно ограничен, и провозить что-либо на российскую базу стало возможно только по воздуху.
Поэтому Россия стала активным спонсором процесса нормализации армяно-турецких отношения. Но всё сорвалось из-за внутриполитической борьбы в Турции. Армянский вопрос стал заложником политической борьбы, увязался и с парламентскими выборами, и с карьерой Эрдогана. А американцы не стали усердствовать во влиянии на турок в этом вопросе, потому что сейчас Турция нужна Америке больше, чем она Турции. Поэтому сейчас процесс заморожен. Возможно, что-то изменится после избрания Эрдогана президентом.
— Что изменилось в отношениях Армении с Грузией после российско-грузинской войны 2008 года?
— В целом вектор не изменился. Ведь ещё до войны у России с Грузией были плохие отношения. Точно так же нельзя сказать, что и раньше автомобильное сообщение между Россией и Арменией было бесперебойным — и раньше Верхний Ларс периодически закрывался. Да, сейчас стало сложнее работать, но всё равно Армения добивается для себя чего-то и от Грузии, и от России.
Так, сейчас открыт Верхний Ларс — и поставки из России в Армению идут. Некоторые российские компании работают в Грузии, в том числе и через посредничество Армении. Из Армении экспортировалась в Грузию электроэнергия, а ведь она принадлежит российской компании. А до того как возобновилось авиасообщение между Москвой и Тбилиси, грузины летали домой через Ереван.
— Какая ситуация с армянским меньшинством в Грузии, в частности, в районе Ахалкалаки?
— Есть некоторые проблемы. Во-первых, с культурным наследием, с принадлежностью памятников культуры, поскольку многие в Армении недовольны тем, в каком состоянии находятся армянские храмы в Грузии, в том числе и ситуацией с их статусом (некоторые из них пытается забрать себе Грузинская православная церковь). Есть проблемы и с преподаванием на армянском языке, и трудности с учебниками. Есть и социальные проблемы — это высокогорные регионы и они всегда были дотируемыми.
Но, хотя эти проблемы есть, их всё-таки удаётся решать, пусть и с трудом. К взрыву это не приводит.
— Насколько вообще правомочно говорить о Карабахе, как об отдельном государстве? В мире существует устойчивое восприятие Армении и Карабаха как единого целого.
— Я не могу себе представить, чтобы армянское руководство смогло сместить президента Карабаха. А вот как карабахский вопрос сместил президента Армении Тер-Петросяна — помнят все.
Конечно, в экономическом, финансовом плане это одно целое. На территории Карабаха действует армянская банковская система, сотовая связь, гражданам Армении не требуется виз для въезда в НКР. Сильно синхронизировано законодательство.
Но у них отдельная политическая система, они сами выбирают своего президента, у них есть своя армия. Есть отдельные темы, по которым у нас есть разногласия в подходах. В первую очередь по переговорам с Азербайджаном.
Считать их совершенно независимыми нереалистично, но говорить, что РА и НКР это одно и то же — неправильно.
— Периодически звучащие заявления из Баку о том, что там не исключают военного решения карабахской проблемы — лишь способ давления на Армению?
— Конечно, это т.н. неконвенциональное давление. Военное решение вопроса невозможно.
Для того, чтобы говорить о том, что мы не исключаем военное решение карабахского вопроса, резон есть — но для войны резона нет. Эта риторика используется для определённых внутриполитических и внешнеполитических целей. И в этом смысле она работает.
А к войне обычно готовятся совсем другим способом — меньше об этом говорят.
— В последнее время есть различные признаки ухудшения отношений Азербайджана с Россией и Ираном. Это тоже часть кампании по нагнетанию напряжённости вокруг Ирана?
— Азербайджан ведь тоже проводит комплиментарную политику. Но возможностей для разновекторной политики у него меньше, чем у Армении.
Для нынешнего азербайджанского руководства антииранская политика — безальтернативна. Для того чтобы делать ставку на Запад, продавать ему нефть, сотрудничать с Турцией, нужно демонстрировать антииранскую позицию. Тем более, учитывая то, что в Иране людей, говорящих на азербайджанском языке, больше чем в самом Азербайджане. Но не только руководство страны, но и большая часть Азербайджана ориентирована на Турцию. И это геоцивилизационный выбор.
Ведь когда строились нефтепроводы из Каспия — это были геополитические проекты. Тогда они не были окупаемы, это теперь они стали рентабельны. А цель у них была геополитическая — переориентация Азербайджана на Запад.
— Усиливаются и военное сотрудничество между Азербайджаном и Израилем.
— У Баку с Израилем традиционно близкие отн