- Я слышал, Месроп был храбрым воином и книжником. Так говорят старики, которые еще помнят его. Как ты думаешь, святой отец, почему он сделал свои письмена такими прямыми? Такими сурово прямыми, как бы бескомпромиссными - и это в соседстве и в кругу народов с застенчивой вязью?
- Видишь ли, сынок, тому много причин. Одна из них заключается в том, что уроки чужого владычества не прошли для нас даром. Порабощение учит жажде самостояния. Самостояния не как упрямства, а как упорства. Подвиг Месропа - это указание на то, что народ умеет управлять своей судьбой. Бывают эпохи с отсутствием творческого духа, а бывают краеугольные, особо духоподъемные моменты истории. Такой рог изобилия ждал Армению после принятия христианства и рождения вслед за этим месроповых письмен. Какие отточенность и глубина! Буква как крепость, как твердыня, как крепкокостная стена крепости, за которой сохраненной остается душа народа.
Другая причина в том, что мы, тяготея к Востоку, будучи по духу своему восточным народом, обернули лицо и к Западу, найдя там много сродного нам. Да, мы Восток, но Восток пробужденный, уже давно, тысячелетия назад проснувшийся от спячки. Оттого мы деятельны и работящи. Пройдут еще тысячелетия, но мы неизменно будем сочетать в себе эти два начала, никогда полностью не отдавая предпочтения ни одному из них. Мы страна пограничного взаимопроникновения. Если мы и Восток, то Восток сдержанный. Но, возможно, наше мировидение идет своей отдельной дорогой. Кто знает, сынок, кто знает...
Святой отец погружался в воды внутренней мысли.
Инок судорожно сглотнул слюну, боясь потревожить взволнованным дыханием тишину и ровное пламя свечи.
- Есть и другая причина, пожалуй, самая главная, - святой отец медленно выходил из задумчивости, - наша природа, сынок. Господь дал нам суровую страну. Суровую, но прекрасную. Сами эти графическая четкость, строгость и стройность ландшафта, резкие перепады высот, резкие очерки гор, вертикальные вознесения твердейших базальтов - все это узнается в линиях алфавита, в начертаниях твердых, прямо идущих букв.
Глаза инока горели.
- И это все, святой отец?
Старик мягко положил высохшую руку на крепкое плечо юноши.
Нет, сынок, не все. То, что веками мы высекали в камне, весь окружавший нас зримый мир, не могло не запасть в глубину безотчетной памяти Месропа. А камень не терпит излишеств. Его прожилки и вкрапления инородных пород как бы говорят нам: иди прямо, иначе мы заведем тебя далеко... И мастера выбирали туф без прожилок и чужеродных вкраплений, любили ровную породу.
Да, на твердом материале писать трудно - камень не терпит закруглений, волн письма, Месроп, конечно, не отдавая себе в том отчета, мысленно тоже наносил буквы своего алфавита на камень, да и как могло быть иначе, ведь он - дитя вулканической страны. Работа резцом по туфу в крови у каждого армянина, даже если он и не каменотес.
ЮНОША НЕ ДВИГАЛСЯ С МЕСТА. Он чувствовал, что и это еще не все.
- Есть и еще одна причина, уже совсем другого свойства, не причина даже, а так, тень, догадка, летучая мысль, видение, не настойчивое, но твердое и отчетливое. Такое же твердое и отчетливое, как внутреннее убеждение, которое не всегда можно доказать. Так вот, видишь ли, Месроп был уже немолодым человеком, когда возвратился в родные края с вещими начертаниями. И, как всякий человек, чьи годы приближаются к высшей зрелости, он многое передумал и многое успел перечувствовать. И все это, заметь, на чужбине. На чужбине же думается гораздо пронзительней, чем дома, в ласке привычного. А что такое тоска и время? Это отстаивание кристального, оседание мути, чистая слеза проясненного духа. Узреть внутренним оком можно только отчетливо, незамутненно, за что юность и молодость - бурнокипящие, пенящиеся и слепые из-за этого водоворота - еще не спокойны. А что делает зрелость, сынок? Она отсекает лишнее, предпочитая только функциональное, конечно, обедняя этим жизнь, саму идею жизни, зато и, не сбиваясь с дороги, устремляется прямо к сути. А что есть суть жизни - голый ли ноябрьский ствол или целокупное летнее пиршество кроны - кто знает, сынок, кто знает!.. Как всякий зрелый человек, Месроп пренебрег излишествами. На чужбине мысль становится особенно стройной - дань и время проясняют все. К тому же, старый вояка и мужественный человек, он был на редкость прямодушен. А в прямом пути мысли тоже проявляется отвага человека. Да и задача была неотложная: надо было защитить, сохранить культуру народа, которой угрожали со всех сторон многочисленные враги. Ясно, что в таких условиях создателю алфавита было не до витиеватости. Месроп увидел во сне копье. Это был основной графический знак будущих письмен. Но это был и символ: разоренная страна нуждалась в защите. К тому же, что еще, кроме славного оружия, мог увидеть во сне старый воин?..
- Во сне? - инок смотрел прямо и пронзительно.
- Видишь ли, сынок, такие видения обычно бывают вещими...
- Ты знал его?
- Нет, но в этих письменах я прочел его душу. И его бессонное рвение. Великое ведь не создашь без порыва.
- Но он мог оказаться не готовым и одного рвения было бы мало...
- Тогда судьба выдвинула бы другого. Но он мог, предчувствовал, что сможет. А предчувствия никогда не обманывают таких людей, как он. Иначе бы он не взялся за эту миссию. Говорят же у нас в народе: "Бог посылает каждой горе столько снега, сколько могут выдержать ее плечи". Точно подмечено. Что и неудивительно в вековом соседстве белых гор.
Инок сидел потрясенный глубокой правдой сказанного и добротой старого сердца. Так много знать и так неприметно жить! Он посмотрел на святого отца. Тот понял его безмолвный вопрос.
- Дитя мое, а разве седая гора шумит?..
Нелли Саакян, "Мост" (приложение к "Голосу Армении"