Эрдоган говорит «о выдающейся роли Ататюрка в победе в войне за независимость и создании республики». Эрдоган, как и Иненю, ищет способ нового идейного синтеза истории со своим политическим курсом. Получится ли?
.
В Турции отметили день памяти основателя Республики — Мустафы Кемаля Ататюрка. Он скончался 10 ноября 1938 года в возрасте 57 лет в своей спальне во дворце Домабахче в Стамбуле. Тот, кому хоть раз удавалось видеть, как вся современная Турция замирает в минуту молчания, всегда насыщается возвышенными впечатлениями.
Одно время казалось, что правящая турецкая Партия справедливости и развития (ПСР), начавшая ревизию идейного и политического наследия основателя Турецкой республики, если не откажется, то снизит градус торжественности таких мероприятий. Пока этого не происходит, но многое меняется. В Турции внедряется так называемый «мягкий исламизм», в отличие от Ататюрка, который призывал «забыть османское прошлое», власти именно в нем ищут вдохновение для принятия важных внутриполитических и внешнеполитических решений. Лидер ПСР и президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган стал подвергать резкой критике заключенный Ататюрком Лозаннский договор 1923 года, который в основном определил границы нынешней Турции. «Они (то есть Запад — С.Т.) вынудили нас к подписанию Севрского договора 1920 года и уговорили подписать Лозаннский договор в 1923 году, — говорил Эрдоган. — Кое-кто пытался обмануть нас, представляя этот договор как победу. Но всем все понятно. В Лозанне мы отдали Греции острова в Эгейском море, крик с которых слышен на нашем берегу. Там есть наши мечети и наши святыни. Мы до сих пор боремся за шельф. Эти проблемы возникли из-за тех, кто сидел за столом в Лозанне и не смог защитить наши права».
Хотя еще недавно Лозаннский мирный договор официальной турецкой историографией оценивался как «большая победа», свидетельствующая о международном признании возникшего в результате кемалистской революции независимого турецкого государства. Но ныне все идет к тому, что эти страницы национальной истории страны начинают переписываться. При этом никто и никогда в Турции не ставил под сомнение заключенные с большевиками Московский и Карсский договоры, определившие тогда пограничную конструкцию с СССР, а сегодня с закавказскими республиками. В Анкаре сложилось твердое убеждение, что «если Ататюрк проиграл на Западе, то выиграл на Востоке». Так, кстати, считали не только в Турции. 19 марта 1945 года СССР денонсировал советско-турецкий договор от 25 декабря 1925 года, после чего начались неформальные консультации и переговоры о заключении нового договора. 7 июня 1946 года посол Турции в Москве Селим Сарпер лично встречался с Вячеславом Молотовым, который заявил «необходимости исправления Московского договора 1921 года, который Молотов назвал «несправедливым для обиженного в территориальном вопросе СССР». Новая граница СССР и Турции с советской точки зрения должна была примерно соответствовать границе Российской и Османской империй по состоянию на 1878 год.
За всем этим стояла воля Иосифа Сталина, который принимал самое активное участие в подготовке и подписании Московского и Карсских договоров. На шестом заседании Потсдамской конференции 22 июля 1945 года Сталин предоставил слово Молотову, который, рассказывая о переговорах с Сарпером, заявил следующее: «В 1921 году от Советской Армении и Советской Грузии Турцией была отторгнута территория — это известная территория областей Карса, Артвина и Ардахана. Поэтому мною было заявлено, что для того, чтобы заключить союзный договор, следует урегулировать вопрос об отторгнутой от Грузии и Армении территории, вернуть им эту территорию обратно». Если проанализировать заявления советской стороны и реакцию на них Турции, то формируется ощущение, что Москва намекала, с одной стороны, на свои ошибки, с другой, на какие-то не выполненные турками в начале 1920-х годов, возможно, устные секретные договоренности. Отступление от них создавало напряженность во взаимоотношениях между Москвой и Анкарой вплоть до смерти Ататюрка. В этом стоит разобраться.
Сообщение о смерти Ататюрка в Стамбуле было сразу доложено Сталину. По его личному распоряжению в «Правде» были опубликованы соболезнования, подписанные Калининым, Молотовым и Литвиновым. Подписи Сталина не было. Потом появилось сообщение о направлении в Турцию на похороны Ататюрка малопредставительной советской делегации. И не только это. Когда на пост президента Турции «неожиданно» большинством голосов в парламенте был назначен Исмет Иненю, то в той же «Правде» он был назван не только «…наиболее выдающимся деятелем возрожденной Турции», с чьим именем — а не с именем Ататюрка — стала связываться «плодотворная деятельность по развитию и укреплению советско-турецкой дружбы». Почему? Напомним, что в апреле 1932 года во время посещения Москвы с официальным визитом Иненю встречался со Сталиным и другими советскими руководителями в Кремле, обсуждал, надо полагать, не только «грандиозные проекты развития торгово-экономического сотрудничества между двумя странами». В специальной справке об Иненю, подготовленной заведующим Ближневосточным отделом наркомата иностранных дел СССР Новиковым, отмечалось: «Иненю является сторонником этатизма и опоры на внутренние ресурсы. Во внешней политике он защитник независимости Турции, сторонник развития дружественных отношений с СССР».
В справке Новикова также указывается, что «между Ататюрком и Иненю имелись трения по вопросу об ориентации во внешней политике». Но какие-то слухи об альянсе Сталин — Иненю дошли до Ататюрка, который в октябре 1937 года отправил Иненю в отставку, назначив на этот пост Джеляля Баяра, бывшего генерального директора Делового банка, министра экономики с 1932 года, что было воспринято в Москве как «политическая победа в Турции прогерманских сил». Поэтому возвращение Иненю в большую турецкую политику Москва воспринимала как свою политическую победу. Ататюрк, вступая в альянс с московскими большевиками, которые грезили «мировой революцией на Востоке», действовал максимально прагматично, сумел победить в национально-освободительной войне и создать Турецкую республику. Для укрепления этого альянса он сыграл «на чужом поле», способствуя советизации Азербайджана, объявил даже о создании под своим руководством турецкой коммунистической партии. Потом он вступил в идеологический спор с московскими большевиками, заявляя, что предлагаемая ими идеология никогда не приживется в Турции, которая нуждается в своем варианте идеологического обеспечения внутренней и внешней политики. В итоге к началу 1930-х годов говорить о военно-политическом альянсе между Москвой и Анкарой уже не приходилось.
Тогда появилась идея переговоров Ататюрк — Сталин, но она так и не осуществилась из-за того, что конвенция Монтрё о статусе Проливов не устраивала Москву. Когда 13 июля 1937 года бывший посол Турции в Москве, а потом президент Генеральной Ассамблеи Лиги Наций Тевфик Рюштю Арас прибыл в Москву для обсуждения возможной встречи между Ататюрком и Сталиным, то последний отказался его принимать. Есть сведения, правда, документально не совсем подтвержденные, о том, что Сталин ранее имел свой «канал связи» с Ататюрком. Когда Сталин приезжал в 1925 году в Тифлис, то отправил для ведения переговоров с Ататюрком Георгия Орджоникидзе и Анастаса Микояна, а сам ожидал их возвращения в Тифлисе. Микоян тогда был членом ЦК РКП (б), а также секретарем Северо-Кавказского крайкома партии и одновременно членом Революционного Военного Совета Северо-Кавказского военного округа. Упоминается также и о том, что Микоян встречался с Ататюрком осенью 1937 года, когда приезжал в Армению. Тогда что-то готовилось. Но что и почему Сталин и Ататюрк разошлись по разным баррикадам? Это еще предстоит выяснить историкам, прежде всего, конечно, турецким. Они уже получили доступ к ранее абсолютно засекреченным архивам, где содержатся документы, связанные с жизнью и деятельностью Ататюрка, стала печататься ранее недоступная мемуарная литература. С основателя республики стали сбивать прежнюю харизму, вводить в оборот компрометирующие факты из личной биографии, раскрывать подробности шедшей тогда скрытой политической борьбы в Турции.
В день похорон Ататюрка в Анкаре под низким серым небом тысячи людей замерли в скорбном молчании. Двадцать пять государств и Лига Наций направили свои делегации. Сарро, первый посол Франции в Анкаре, Метакас, премьер-министр Греции, барон фон Нейрат, министр иностранных дел Германии, сэр Уильям Бертвуд, представлявший короля Великобритании. И где-то в стороне находилась советская делегация. В начале 1939 года была создана парламентская комиссия, возглавляемая Фалихом Рыфкы Атаем, для выбора места постоянного захоронения Ататюрка. В 1942 году было представлено 19 проектов будущего мавзолея, а в конце 1943 года строительство было поручено двум турецким архитекторам. Только через десять лет, 10 ноября 1953 года, Ататюрк был перезахоронен в мавзолее, возведенном в его честь. Как пишет один современный исследователь, «десять лет строительства, пятнадцать лет после смерти — преемники Ататюрка не торопились…» Когда потом Иненю стали обвинять в том, что он не уделял должного внимания памяти Ататюрка, тот отвечал, что решал другие, «более приоритетные проблемы, продолжая дело Кемаля». Так происходит и сейчас, когда Эрдоган говорит «о выдающейся роли Ататюрка в победе в войне за независимость и создании республики». Эрдоган, как и Иненю, ищет способ нового идейного синтеза истории со своим политическим курсом. Получится ли?
Станислав Тарасов, ИА REGNUM