«На границе тучи ходят хмуро». Словами этой песни, известной каждому советскому школьнику, можно было бы охарактеризовать ситуацию последнего месяца вокруг Нагорного Карабаха. Азербайджанская армия в мае 2011 года провела широкомасштабные военные учения в прифронтовой зоне. В них были задействованы боевые вертолеты и истребители. Министерство обороны Азербайджана сообщало, что командование ими осуществлял лично министр обороны республики генерал-полковник Сафар Абиев. Незадолго до этого аналогичная «игра мускулами» прошла 14 апреля. И в той игре также была широко задействована авиация. И личное присутствие министра обороны придавало уверенности азербайджанским военным. Скупые строчки официальных сообщений пресс-службы минобороны Азербайджана говорят о том, что апрельские и майские учения - всего лишь плановые мероприятия. Однако на фоне участившихся нарушений режима прекращения огня в зоне нагорно-карабахского конфликта, а также перманентной информационной войны между Баку и Ереваном, неизбежно возникает вопрос о том, существуют ли другие военные планы, не ограничивающиесся одной лишь демонстрацией силы и уверенности?
Иными словами, можем ли мы говорить о том, что в Нагорном Карабахе происходит «разморозка» конфликта по тому сценарию, который мы ранее видели в Абхазии и в Южной Осетии? Наверное, выводы относительно масштабной «разморозки» пока преждевременны. Ситуация в Нагорном Карабахе в 2011 году не напоминает события в Южной Осетии в 2004-2008 гг. или в Абхазии 2006-2008 гг. Но некоторые тревожные симптомы мы можем зафиксировать. Во-первых, они касаются политической лексики, в первую очередь азербайджанской. Оговорюсь сразу. Более жесткая риторика Баку вызвана положением прикаспийской республики как проигравшей стороны, желающей взять реванш. Разного рода нарушения режима прекращения огня не осуждаются. И если они не приветствуются открыто, то это лишь дань дипломатической корректности. Стратегическая цель четко обозначена. Это возвращение Карабаха и прилегающих к нему районов под юрисдикцию Баку. И азербайджанское руководство не хочет сворачивать эту линию. Во-вторых, обращает на себя внимание тот факт, что военные учения азербайджанских вооруженных сил практически совпали по времени с очередной годовщиной подписания Соглашений о бессрочном прекращении огня (они начали действовать 12 мая 1994 года). Таким образом, сознательно или бессознательно, происходит символическая демонстрация того, что хрупкий мир уязвим и может быть легко нарушен.
О чем говорит такая линия поведения? Мы можем увидеть, что слова Ильхама Алиева и Сафара Абиева начинают меньше расходиться с делами. Что мы имеем в виду в данной ситуации? Прежде всего, речь идет о стремлении к миру посредством усиления жесткого давления на оппонента. Ведь если отбросить всю эмоциональную милитаристскую риторику азербайджанского лидера, его дипломатического и военного штаба, что остается в итоге? Остается понимание того, что переговорные усилия будут дополняться направленным и более массированным военно-политическими действиями. Не обязательно это будет начало военной операции по восстановлению территориальной целостности. Но это могут быть военные демонстрациии большей или меньшей интенсивности.
Почему автор концентрирует свое внимание на азербайджанских действиях? Ответ прост. Армянская сторона (справедливо или нет – другой вопрос, есть много фактов в пользу того, что не вполне справедливо) считает себя победителем в конфликте и заинтересована в затягивании нынешнего статус-кво. «Разморозка» конфликта ни Еревану, ни Степанакерту не интересна, так как можно потерять то, что уже имеешь без ясных перспектив на будущее. Баку же, напротив, многократно озвучивал свои стремления решить карабахский вопрос военным путем. И, в отличие от благодушных сопредседателей Минской группы, азербайджанские дипломаты и военные прекрасно понимают простую истину: военные решения у конфликтов бывают. Что бы ни писали теоретики «научного демократизма» из Вашингтона и Брюсселя или российские дипломаты. Можно вспомнить решение проблемы Косово или Сербской Краины, Боснии, Биафры, Шри-Ланки или других конфликтных узлов.
Комментируя последние инциденты на «линии фронта», многие журналисты и политологи предрекают перерастание этих демонстраций в новую войну. По многим пунктам им можно было бы возразить. Во-первых, военно-политический шантаж - это не то же самое, что военные действия, в которых велика возможность возрастания внутриполитических рисков. В случае «блицкрига» власть может обрести баснословную популярность. Но в случае перехода войны в позиционный (окопный формат) протестные настроения могут свалить любую власть. Вспомним хотя бы «приливы» и «отливы» популярности у Аяза Муталибова и Абульфаза Эльчибея в начале 1990-х годов. Во-вторых, еще никто не сказал, что современную войну можно выиграть без серьезного информационного преимущества. В случае же с Азербайджаном таковое видится сомнительным. Спору нет, ни Запад, ни Россия (несмотря на все свои заверения в стратегическом партнерстве) не поддержат Армению и НКР стопроцентно. Но то же самое относится и к Азербайджану. Если Грузию многие на Западе воспринимали как маленькую страну, боровшуюся с имперским монстром, то Азербайджан в случае начала военных действий будет восприниматься иначе. И мнения в зарубежных СМИ, как минимум, разделятся. И то же самое произойдет с мнениями ведущих политиков «больших игроков». В результате ни информационного, ни дипломатического превосходства ни Азербайджану, ни Армении не удастся добиться. Следовательно, велика вероятность «миротворческого вмешательства», которое будет серьезным барьером для «быстрой войны» и «быстрой победы». Трудно представить, что в Баку военные и дипломаты не понимают подобных вещей. Следовательно, «игра мускулами» и война – понятия, которые, по крайней мере, на сегодняшний день, отождествлять не стоит.
Однако попытки перейти от риторики к некоторому «разогреву» ситуации (пока еще не «разморозке») присутствуют. Надеяться в этой связи на форматы ОБСЕ (про Совет Европы или ПАСЕ лучше умолчим) не очень-то приходится. Впрочем, дело мира в Карабахе не безнадежное. Оно зависит от умения Вашингтона и Москвы выработать совместную жесткую линию по вопросу о недопущении военных действий. В отличие от конфликтов в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье или на Балканах, нагорно-карабахское противостояние стало той точкой, где позиции России и США за все годы, начиная с майского соглашения о бессрочном прекращении огня 1994 года, не слишком серьезно расходились. Обе стороны (каждая по своему) были заинтересованы в сохранении статус-кво и предотвращении «разморозки» конфликта. Это противостояние, в отличие от всех упомянутых выше, никогда не квалифицировалось на Западе как фрагмент большой геополитической игры между Москвой и Вашингтоном. И сегодня Москва и Вашингтон не хотели бы повышать «ставки в игре» на карабахском направлении.
Таким образом, если недвусмысленный без всяких политически корректных оговорок «миротворческий» сигнал будет дан из двух столиц одновременно, шансы на то, что статус-кво может быть сохранен, повышаются. «Разморозка» по-тбилисски, напомню, произошла из-за того, что РФ и США втянулись в навязанную Грузией «proxy war» («посредническую войну»). Надежд на согласованность действий Вашингтона и Москвы маловато (смотрите на все сложности и пробуксовски «перезагрузки»). Однако, они, как известно, умирают последними. К сожалению, параллельно с их затуханием от инцидентов гибнут участники застарелого и неразрешенного поныне конфликта.
Сергей Маркедонов,
Приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, Вашингтон
Журнал «Аналитикон»
ARMENIA Today