Провозглашение независимости Республики Крым с последующим принятием его в состав Российской Федерации вновь привлекло внимание к дискуссиям вокруг непризнанных государств, их судьба и в принципе влияния этого феномена на международные отношения. Как вдруг неожиданно выяснилось, что именно исторические и межэтнические противоречия вновь стали основной повесткой дня для Европы на развалинах интеграционного процесса с его наднациональной бюрократией.
Сама ситуация вокруг Крыма и Украины вообще развивалась настолько непредсказуемо и быстро, что оказалась никак концептуально не привязана к проблемам непризнанных или частично признанных республик. А сейчас никому и в голову не придет создавать какие-то универсальные правила для определения судьбы такого рода государств. Более того, даже, скажем, на первый взгляд "близко родственные" обстоятельства уже никогда не будут рассматриваться, исходя из каких-либо общих критериев. Не будет и уже нет прецедентного права, потому все ссылки на предыдущие события никак не влияют на события грядущие - как и вытекает из принципа еще римского права "после того не значит в следствие того".
Каждый конкретный случай будет рассматриваться исключительно в конкретных обстоятельствах с учетом мнения вполне конкретных игроков в регионе. Причем позиции этих игроков могут быть прямо противоположны в очень схожих случаях, а набор аргументации "за" и "против" варьироваться до полностью противоположного. В этом нет ничего принципиально страшного, просто такова сейчас та форма политической игры, в которую плавно скатилось человечество за последние 25 лет.
Крайняя степень национализации политики в Восточной Европе (в широком понимании этого не совсем географического термина) вывела на первый план именно проблемы национально-государственных отношений, вытеснив экономическую составляющую. Доминанта экономики над историческими и этническими процессами могла сохраняться только в мире с четкими политическими константами. Есть две мировые системы, они спорят между собой, причем в основном на экономическом поле. Одна побеждает, разоряя другую, - это краткое изложение истории XX века, ели бы мы пересказывали ее инопланетянам с рожками на шлеме. Теперь же уже добрым пришельцам вот так вот на пальцах ничего не растолкуешь. Количество "мировых систем" умножилось кратно, многие из них не имеют никакого отношения к экономике и порой вообще рационально необъяснимы, а вопрос идентичности и утверждения этой идентичности стал центром притяжения для множества этнических и социальных групп.
Преимущество "старых" государств в такой конструкции мира только в том, что они давно живут на свете, обросли законами, членствами в надгосударственных системах, схема взаимодействия, а самое главное - историей и идеологией. И потому могут эффективно использовать идеологические и исторические аспекты для решения своих национальных, этнических и социальных задач. При этом критерии оценки ситуации в каждом отдельно взятом кризисе и мотивы, которыми будут руководствоваться для разрешения этих кризисов, будут избираться произвольно. Иррационально, но в зависимости с господствующими в обществе настроениями и потребностями.
Основными критериями, на которые будут опираться игроки, участвующие в кризисах вокруг непризнанных государств или потенциальных сецессионистов и сепаратистов, скорее всего, станут трудно описываемые словами морально-этические позиции, замешанные на исторических причинах.
Например, Абхазия и Южная Осетия испытают очевидные сложности при попытке повторить судьбу Крыма.
Во-первых, с точки зрения все той же этнической истории Крым воспринимается участниками региональной игры как русская территория, хотя татары и Турция ставят под сомнение употребление применительно к этому термину наречия "исконно". Адаптация Крыма в состав России может как угодно выглядеть со стороны Киева, но даже Западная Европа после некоторой разъяснительной работы начинает признавать исторические и этнические права России на Крым. Что особенно важно, подавляющее большинство собственно россиян безусловно считают Крым российским на подсознательном уровне и не только по причине сугубо советской ностальгии. Но даже Абхазия (вроде бы такой же советский курорт, как и Крым, знакомый миллионам взрослых россиян) не обладает такой подсознательной легитимностью для российского общественного мнения. Этот мотив поведения носит исключительно этнический характер и никак не может быть сброшен со счетов.
В самой Абхазии также нет "присоединенческих настроений", что связано не только с культом независимости, добытой вооруженным путем и ценой больших потерь, но и стремлением самоутвердиться как независимое государство с собственной исторической судьбой. Отсюда и попытки абхазского МИДа наладить диалог с черкесской диаспорой в той же Турции и аппеляции к "черкесскому вопросу" в широком смысле слова.
В Южной Осетии историческая судьба вроде бы должна призывать и к присоединению к России, и одновременно к объединению искусственно разделенного народа. Но часть правящей элиты РЮО превратила этот абсолютно привлекательный для многих южных осетин (хотя и не для всех) лозунг в почти фарс, в инструмент краткосрочной борьбы за власть. Но независимость РЮО встроена в концепцию внешней политики России так незыблемо, что никакие "крымские прецеденты" не смогут на это повлиять.
И дело даже не в том, что события последних лет вокруг оказания экономической и финансовой помощи РЮО создали крошечной республике негативный имидж в российской общественном мнение. Присоединения "черной дыры" в виде уже официально еще одного дотационного региона россияне воспринимают массового негативно. Помимо всего этого, РЮО выступает в системе российских внешнеполитических ценностей некой гарантией того, что никаких силовых поглощений на южном направлении не будет. Независимость Абхазии и Южной Осетии - это витрина договороспособности российской дипломатии. И если сиюминутно разбить эту витрину, даже в угоду стремлению части югоосетинского народа войти в состав России, случится коллапс доверия. России будет сложно, если не вовсе невозможно поддерживать свои интересы на Ближнем Востоке, а в широком смысле слова - вообще в Третьем мире.
Положение Приднестровья в этом плане еще более запутано и, скорее всего, его судьба будет решаться в прямой зависимости от исхода "большого" кризиса вокруг Украины. Ускорить какие-либо радикальные шаги по вступлению Приднестровья в Россию или признанию его в качестве независимого государство (это более вероятно, чем первое) сможет лишь прямая военная угроза со стороны Молдавии или Румынии (или обеих вместе взятых). Но и этот поворот сюжета возможен только при радикализации обстановки на Украине в целом, что и спровоцирует Румынию на защиту интереса соотечественников. Так что пока уже обнародованные обращения руководства Приднестровья к российскому парламенту окажутся "под сукном", а вот насколько долго и что из этого выйдет - зависит исключительно от роста безобразий нынешнего киевского "правительства".
Признание Нагорного Карабаха или формальная инкорпорация его в состав Армении также могут спровоцированы лишь набором провокаций. Армения с превеликим трудом соблюдает баланс между позицией Запада и своими глубинными национальными, историческими интересами. Надо сказать, что и "позиция Запада" в данном случае - набор разнонаправленных вектором мнений, которые к тому же построены по принципу домино. Здесь и исторически сложившиеся взаимоотношения Турции с некоторыми европейскими странами, и ее тяжелые попытки интегрироваться в ЕС, и роль России в регионе, и взаимоотношения по линии Турция - НАТО и многое другое. Экстравагантные шаги со стороны Москвы могут лишь превратить Карабах в разменную монету, но нынешнее состояние международных отношений не можешь гарантировать успеха никаких "обменов" территориями или взаимными признаниями по типу "мы вам Косово, а вы нам Карабах".
Никто не гарантирован от того, что даже сам факт начала такого рода переговоров не приведет к резкой эскалации военных действий, поскольку в кризисы вокруг непризнанных республик тотально вовлечены все соседи и, в первую очередь, этнически близкие. А у них у всех то же своя историческая память и национальная гордость, что перевешивает утилитарные представления о выгоде и тактике момента.
Вполне возможно, что на эту уже привычную россиянам "четверку непризнанных" окажут дополнительное внешнее воздействия события вокруг потенциально новых соцессионистских движений. Но если референдумы в Шотландии, Каталонии и Северной Италии лишь предмет для теоретизирования, то обстановка вокруг Сербской Боснии куда более взрывоопасно. Дело в том, что сербы Боснии не очень-то торопятся воссоединиться с большой Сербией, которая, по ряду данных, склонна "играть в игры" в том числе и на почве "обмена признаниями". Сербская Босния в обмен на Косово. Не то чтобы это создавало прецедент (повторюсь, прецедентное право перестало существовать), но может серьезно накалить общественную атмосфере в Восточной Европе в принципе и привести к лавинообразному возникновению новых потенциально опасных точек. Например, Трансильвания с ее миллионом венгров.
Таким образом, судьбу Крыма не сможет повторить ни одно пока непризнанное государство Восточной Европы и бывшего Советского Союза. "Личные дела" у всех разные.
Евгений Крутиков
www.regnum.ru