На границе с Азербайджаном звучат выстрелы, но армяне и под пулями растят хлеб. Между Нагорным Карабахом и Азербайджаном нет мира — и виной тому взаимное недоверие, страх новой войны.
В военных учебниках написано: «Град» бьет на 21 км, «Смерч» — более чем на 60. Армяне говорят, что именно для того, чтобы оградить столицу независимого и непризнанного Карабаха Степанакерт от обстрелов, Армия обороны НКР оккупировала семь прилегающих к Карабаху азербайджанских районов с таким расчетом, чтобы артиллерия противника не била по священной земле Арцаха.
Об этом мы беседуем с заместителем командующего армии по работе с личным составом генерал-майором Андраником Макаряном. Правда, оккупированные территории он называет буферной зоной.
Генералы в Карабахе не ездят на «Мерседесах». Андраник Макарян пользуется армейским «уазиком». Каждый лишний драм идет на оружие и поддержание боевой готовности.
— Вот посмотрите, — вздыхает генерал, листая сводки. — Только за неделю зафиксировано 600 обстрелов наших позиций. За минувшие сутки — 36! В ход идут и гранатометы, и ДШК, и СВД, и ПК, и АКМ, и другое стрелковое оружие.
— А вы что?
— Отвечаем! А что же еще?
— Во сколько раз армия Азербайджана превышает численность вашего личного состава?
Тут генерал понял, что я хочу выведать военную тайну, и ответил витиевато:
— У нас нет и не будет необходимости стрелять по пустому пространству. Конечно, некоторые заявляют о превосходстве с той стороны в живой силе или в военной технике… Но у нас другое превосходство. Самое главное. В силе духа. Можно победить армию. Нельзя победить народ. У нас нет другого выбора. Жить или умереть.
Я смотрю на карту Нагорного Карабаха. Линия фронта, или как ее дипломатично называют «линия соприкосновения вооруженных сил», нарисована жирным фломастером и проведена вовсе не по административным границам, а там, где есть естественные преграды: плотины, реки и косогоры. Еду на место, чтобы разобраться, как небольшая армия Карабаха может 20 лет противостоять отборным и вооруженным по натовским стандартам азербайджанским дивизиям?
Как только мы выехали за пределы Карабаха, наш «уазик» стало подбрасывать на колдобинах. Буферная зона — земля ничейная. Дороги ремонтировать некому. Тут и там частокол мусульманских надгробий. Здесь их презрительно называют «лыжами» — за сходство со спортивным снарядом. Но кладбища никто не разоряет. За десятилетия они поросли колючим кустарником и пройти к могиле практически невозможно.
Прямо у высохшей плотины работают два ржавых комбайна «Нива» — убирают пшеницу. А за плотиной уже фронт. Метров 200 до азербайджанских окопов.
— Не страшно работать? — спрашиваю Вазгена.
— Нет, тут плотина от пуль прикрывает, — отвечает чумазый комбайнер. — В прошлом году нас обстреляли на том поле. Где плотина кончается. Теперь там, где нет прикрытия, хлеб не сеем.
Я, конечно, понимаю, что меня привезли на самый спокойный участок фронта. Но и здесь, под плотиной, чувствовать себя в полной безопасности никто не может. Кроме снайперов есть еще гранатометы, которые бьют через любую плотину. Поэтому первым делом солдатики надели на меня бронежилет и каску.
Под навесом отдыхал от службы наряд. Кто-то задумчиво играл в шахматы. Кто–то кормил голубей. Да, да, на линии обороны кроме собаки Рыжика жили два белоснежных голубка. Как тут не вспомнить Пикассо с его «Голубем мира». За пернатыми ухаживает лейтенант Эдмон Сарибекян. Специально для журналиста он запускает красивых птиц в знойное небо. Но они тут же приземляются на плакат «Непобедим тот народ, который духом крепок! Гарегин Нжде, царский генерал».
— Снайперов боятся? — я понимающе киваю на плотину.
— Копчиков! Это хищник типа ястреба. Охотиться тут нельзя. Тревогу случайно можно поднять. Вот копчиков и развелось. Голубей-то вначале три было… — объясняет диспозицию лейтенант.
Хотя окопы были вырыты в полный профиль и обложены бетонными столбиками с погибших виноградников (рядом был вымерший Агдам — родина знаменитого портвейна), ощущения полной боевой готовности, как это показывают в фильмах, я не наблюдал. Поделился тревогой с лейтенантом.
— А вот так? — спросил он и отдал резкую команду на армянском.
Тут же сонные окопы превратились в шумный базар. Солдатики в брониках и касках забегали и через считанные секунды заняли места у бойниц. Последовали доклады. Лейтенант довольно щелкнул секундомером:
— На три секунды норматив перекрыли. Так-то вот!
Подхожу к бойнице. За рядами колючей проволоки с прикрученными консервными банками (фронтовая сигнализация) ощерились доты. К ним ведут такие же окопы. А между армянскими и азербайджанскими укреплениями обожженная земля. И ни там, ни здесь, никто не хочет умирать.
Рядом в задумчивости стоял пулеметчик Ашот Абрамов. Мама у него из этих мест. Здесь Ашот и родился. Папа — из станицы Динской Краснодарского края. Потом Абрамовы уехали в Россию. Но Ашот вернулся служить срочную сюда, на фронт. Дома осталась девушка Наташа, учеба, друзья. А здесь — пули да осколки.
— Понимаете, я не мог поступить иначе, — как бы оправдывается Ашот. — Стыдно, если я дома отсижусь, когда Родине опасность угрожает.
Кажется, я узнал самую главную военную тайну карабахцев. Их сила в том, что они и под пулями растят хлеб.
Юрий Снегирёв, http://www.izvestia.ru