Григор, он же Григорий Григорян, уже полвека как обосновался в Москве. Окончив графический факультет Московского государственного художественного института им. Сурикова, так и остался в первопрестольной. Выставлялся, ездил по миру, и не только с выставками. Побывал в европах и америках. Но рисует только свой родной Карабах. И, представьте, эти карабахские пейзажи, сельчанки в национальных костюмах, чинные мужские застолья, ослицы и ягнята интересны не только его землякам, но и коллекционерам из Хорватии, Германии, США, Люксембурга. Есть они и в московских хранилищах — в Государственном музее искусств Востока и Музее современного искусства, в Каунасе, Волгограде, Севастополе и т. д. Долго перечислять.
— Григор, с Карабахом у вас не только картины связаны, но и, можно сказать, полжизни, потому как с весны и до осени живете там, как сами признаетесь, подзаряжаетесь энергией. Давно туда ездите?
— Еще в советское время, в конце семидесятых, стал ездить к себе на родину, за девять рублей преподавал в школе рисование. Насадил деревья там, где были отхожие места. Потом уже приехал во время войны. Мне тогда поступило предложение из США приехать с выставкой, но было стыдно перед учениками, что бросаю их, остался в деревне. Куратор американской выставки Елена Рональд увидела на московской выставке мои работы, еще в 1983 году пять из них купила, а спустя несколько лет приехала в Москву, чтобы разыскать меня. В Союзе художников сказали, что я умер. Эти слухи дошли и до моей семьи, которая на тот момент не имела обо мне сведений. Теща не поверила, приехала в Ереван, разыскала знакомого вертолетчика, летавшего в Карабах, попросила разузнать, где я, как? Три года ведь, с 90-го по 93-й, не было никакой связи не то что с Москвой, с Ереваном. А я в это время руководил своими учениками в районе Мартуни, в деревне Цоватех. Когда боевые действия закончились, я со своими учениками пешком добрался до Шуши, перекрестился в церкви и уже со спокойной совестью приехал в Ереван.
— А домашние за все эти три года так ничего о вас и не знали?
— Единственный раз по военно-полевой почте дозвонился до Москвы, попросил прописать племянницу, беженку из Баку. Сейчас она преподает в одном из московских медицинских институтов.
— Григор, вы ведь уже полвека живете в Москве, и ни одного московского мотива в ваших картинах. Почему так?
— Пусть русские пейзажи пишут русские. Даже диплом я написал под названием «Цвети, моя Армения». Это была живопись, фигуративный триптих, а четвертая часть называлась «Берегите Севан!» Такая гравюра. Я же графику кончал, а тогда Арпа-Севан был горячей темой. Полгода меня не допускали к защите диплома, хотя профессора меня любили, только Евгений Адольфович Кибрик возмущался: «Чего вы с этим черным возитесь?» Тогда же институту представилась возможность направить в творческую командировку в Японию, Тайвань, ФРГ одного выпускника. Выбор пал на меня. Кибрик и тут не выдержал, выступил против: «А почему его?» На что председатель Союза художников СССР Пономарев ответил: «Я знаю точно, что он не сбежит и не продаст родину».
В институт пришел сотрудник КГБ, заглянул в мое личное дело, а там 8 выговоров! «Вы кого поездкой награждаете?!» А начальник отдела кадров ему: «А вы посмотрите дальше, сколько у него благодарностей». Это она мне потом рассказала.
— А выговоры за что получали?
— Я был старостой курса. За пьянки, драки других, я их покрывал — выговоры давали мне.
— Расскажите про поездку на Север.
— Поездка была от Колымы до Чукотки. Я их объездил по заданию «Известий» и «Комсомольской правды». Нас было четверо художников, трое не выдержали, с полпути вернулись. Я дошел до крайней точки СССР — Уэлена, с этого полуострова до Америки рукой подать. В одной комнате со мной жил известный эстонский писатель Леннарт Мэри. Как-то он поинтересовался, какие у нас национальные блюда. «Шашлык»,— говорю. Сказал и решил сделать Леннарту сюрприз. С бутылкой спирта отправился к оленеводам, попросил обменять на оленину. «Сколько дадите?» — спрашиваю. «А сколько донесешь». Ночью сделал шашлык, разбудил Леннарта. Тот прямо глазам своим не поверил. Когда местные жители узнали, как я доставал оленину, ужаснулись: «Да как ты рискнул ночью...»
— Но зарисовки-то хоть делали для редакций, которые вас командировали?
— И зарисовки делал, даже сфотографировался с шаманом, который бил в бубны. Как-то решил принять участие в охоте на моржей, но местные стали меня отговаривать. Я все-таки напросился, но не тут-то было: раненый морж пробил лодку, а у них за честь считается погибнуть в море. Но уже через минут тридцать прибыл пограничный катер. «Как узнали?» — спрашиваю. «Ты же новый человек, за два километра Аляска, мы за тобой следили». Когда вернулся с Севера, в Академии художеств состоялась выставка по Северу. Я тогда был дипломником.
— А потом пошла карабахская тематика, с которой вы объездили весь мир?
— Да. Тогда никто ничего про Карабах не знал, спрашивали: «Слушай, а что это за Мадонна Карабахская, что за Карабах такой?». «Это моя родина»,— пояснял я.
— Вы свои картины с натуры пишете или по памяти?
— Хожу, смотрю, потом свои впечатления переношу на холст.
— Продолжаете участвовать в московских выставках?
— Я сейчас здесь, а в МОСХе (Московский союз художников.— Ред.) у меня два больших полотна висят. Сейчас же 80-летие МОСХа. Уважают, выставляют.
— Не только картины ваши в Москве выставляют, но и фильм про вас и про Карабах сняли…
— Заинтересовалась моими работами режиссер Елена Троянова. Сняла документальный фильм «Другой Карабах». Часть сняла в Москве, часть в Карабахе, но деньги кончились, и съемки пришлось приостановить. Так получилось, что именно в то время она познакомилась с бизнесменом и меценатом Левоном Айрапетяном, рассказала про свои проблемы, он финансировал дальнейшие съемки.
В 1992 году по Центральному телевидению этот фильм, показ которого азербайджанцы всячески пытались заблокировать, наконец был продемонстрирован. А с какими трудностями я вывозил всю съемочную группу в Карабах, это отдельная история. Представляете, получаю телеграмму: «Гриша встречай едем Кировабад». Что делать? Снял номера с машины и ночью поехал встречать группу, привез в Карабах. Позже Троянова написала книгу, в которой сравнивала меня с Корлеоне. Идем мы с ней как-то вечером к деревенскому роднику, навстречу знакомая — с подносом, накрытым полотенцем. «Ты куда?» — спрашиваю. «К вам». А на подносе, оказывается, две курочки для нас. «Не надо,— говорю,— мы только поели». «Да это курочки, освященные в церкви, чтобы вся группа в целости-сохранности доехала до дому». Троянова растрогалась: «Надо, надо брать!» И это в голодном Карабахе!
«Другой Карабах» увидел священнослужитель Якобс из Германии и пригласил меня туда. Я там за год сделал 12 персональных выставок. И потом десять лет, в самые экономически тяжелые годы колесил со своими выставками по Европе.
— Кажется, на ЦТ о вас собирались снимать документальный фильм еще при советской власти. Так ведь?
— Это случилось в 1985-м. Союз художников направил меня в Никарагуа с идеологической целью. Тогда министром культуры была жена Даниэля Ортеги, которая приехала в СССР наводить мосты дружбы. Съемочная группа ЦТ первым делом повезла меня в госпиталь рисовать безглазых, безруких повстанцев. Но когда я их увидел, у меня у самого руки-ноги отнялись, рисовать трупы, борющиеся за социализм, я отказался. Так что съемки завершились, не начинаясь. Никарагуанские товарищи два месяца возили меня по всем джунглям, чтобы я поднимал дух повстанцам.
Почему Никарагуа? Да потому, что когда я учился на пятом курсе, в Ливане началась война, я пришел в деканат, попросил академический отпуск, чтобы поехать туда воевать. Декан факультета, который был не последним человеком в Союзе художников, дал слово, что пошлет меня на войну, когда закончу институт. Вот и послал, спустя столько лет, в Никарагуа.
— В Москве как обстоят дела с художественной жизнью?
— Нормально. Плати деньги — где хочешь выставляйся. Кроме юбилейных выставок, вроде 80-летия МОСХа,— все остальные платные. Кто хочет купить картину, и в мастерской купит. И на том спасибо. Если бы не Европа, честно, я бы не выжил. Хотя и там сейчас кризис, не то, что раньше. В Люксембурге у меня была выставка, три дня осталось до конца выставки, и ни одного покупателя. Я позвонил своему другу с телевидения. Через полчаса приехала съемочная группа, сняли сюжет. За три дня, как картошку, все картины раскупили. Вот что делает реклама.
А вообще-то предназначение искусства ведь не в том, покупают или не покупают, а в том, что тебе Богом дано получать удовольствие от того, что ты делаешь.
Роза ЕГИАЗАРЯН, "Собеседник Армении"