Владислав Никитич БОЯРКИН, российский журналист. В печати с 1969 года. Был главным редактором областной газеты "Белгородская правда" (1985-1988 гг.) и печатного органа Совета Министров СССР газеты "Правительственный вестник" (1990-1991 гг.) В 1988-1989 гг. работал в секторе газет ЦК КПСС, курировал печать Закавказья. В предлагаемой для публикации статье автор вспоминает события во время командировок в Армению и Нагорный Карабах.
* * *
Приглашение на работу в Москву я получил в январе 1988 года. Был утвержден инструктором сектора газет ЦК КПСС, курировал "Литературную газету", "Советскую культуру", "Литературную Россию" и "Книжное обозрение". Кроме центральных изданий за сотрудниками сектора закреплялись региональные газеты. Мне достались средства массовой информации Закавказья. Поначалу воспринял это спокойно. Из разговоров с коллегами знал - региональные издания доставляют меньше хлопот, чем центральные. Но вскоре убедился в ошибочности такого мнения. В конце февраля грянули печально известные события в Сумгаите.
Поначалу на них не было должной реакции. На каком-то этаже власти "умные" головы решили: жертвы насилия, свершенного на почве межнациональной розни, будут оплаканы и останутся только в памяти близких родственников. Но когда в Армению хлынули толпы беженцев, пошли митинги в Ереване, во весь голос прозвучали требования об отделении Нагорного Карабаха от Азербайджана, стало понятно - трагедия в Сумгаите имеет далеко идущие политические последствия.
После резни в Сумгаите начал готовить обзоры республиканских газет, выходящих в Ереване и Баку. Печать из Закавказья поступала в Москву с опозданием. Неделю нет газет, затем сразу приходит пачка. Обнаружил: в первые дни после трагедии о Сумгаите писали много, потом резко замолчали. Особого удивления это не вызвало. Зная жесткую узду местной прессы, понимал: не пишут потому, что не разрешают. А вскоре заведующий сектором В.Н.Бакланов сказал о необходимости выехать в командировку в Армению, там намечалось совещание по особенностям пропагандистской работы в условиях обострения межнациональных отношений.
В первые дни командировки понял - московские представления о ситуации в Закавказье слишком радужные. Достаточно пройтись по улицам Еревана, побеседовать с местными журналистами и партийными работниками, чтобы почувствовать пронизанную тревогой взрывоопасную атмосферу. Стало ясно, почему, провожая в командировку, Виктор Николаевич акцентировал внимание не только на изучении местной печати и работе с редакциями, но и просил регулярно сообщать о ситуации в республике. Позднее убедился - в центр из руководящих структур республики поступает процеженная информация.
По приезде в Ереван встретился с первым секретарем ЦК КП Армении К.С.Демирчяном. Я знал, первый секретарь компартии Армении пользуется в республике непререкаемым авторитетом. Он и внешне производил впечатление человека волевого и властного, привыкшего к послушанию находившихся рядом. Несмотря на это, Карен Серобович принял московского посланца приветливо. Рассказал о ситуации в Ереване и других населенных пунктах Армении, озабоченно говорил о дате Геноцида армян, по мере приближения которой напряженность в межнациональных отношениях возрастает.
Это первая и последняя встреча с К.С.Демирчяном. Вскоре его освободили от должности первого секретаря. В ЦК КПСС посчитали: он не сможет урегулировать ситуацию в республике и во взаимоотношениях с Азербайджаном. Время показало неэффективность данного решения, настоящая война за Нагорный Карабах вспыхнет позднее, при новых руководителях. Сейчас ясно - ни Демирчян, ни сменивший его Сурен Арутюнян, ни любой другой политик не смог бы остановить исторический процесс, во главе которого шли народные массы. А Демирчян в конце 90-х вернется в большую политику. Армяне проголосуют за возглавляемый им блок "Единство", он станет спикером парламента. Во время заседания жизнь Карена Серобовича трагически оборвется от рук террористов.
Ситуация в столице Армении оставалась сложной. Возле хранилища древних рукописей Матенадарана ежедневно шли митинги. Иногда митингующие начинали движение по городу, доходили и до здания ЦК КПА. Я видел, как собравшиеся возле высокого металлического забора вокруг ЦК сторонники независимости Нагорного Карабаха выкрикивали лозунги с требованием вмешаться, принять меры к объединению Карабаха и Армении. Самые рьяные хватались за мощные прутья забора и пытались расшатать их. Побывал в редакциях республиканских газет, беседовал с редакторами и рядовыми журналистами, читал их публикации. Прямых призывов к отделению Нагорного Карабаха от Азербайджана в республиканской печати, в отличие от газет, выходящих в Нагорном Карабахе, не было. Но карабахская тема звучала постоянно - в исторических, краеведческих и других публикациях. С сотрудником ЦК посетили городской рынок, гуляли вечером по улицам и площадям города. Сопровождающий был человеком объективным, не скрывал и не приукрашивал действительность. Не помню его фамилию, знаю лишь имя - Левон. Он являлся членом Союза писателей СССР, доктором наук. Умудренный жизнью человек, искренне переживающий за будущее родины. Говорил, в республике не найдется ни одного армянина, который бы не хотел решения карабахской проблемы, но вот пути этого решения могут расколоть общество.
Через несколько дней в Ереван прилетел заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС В.Н.Севрук. На совещании он говорил об ответственности прессы за освещение межнациональных тем. Я знал, Владимир Николаевич является сторонником наложения эмбарго на публикации в прессе по проблемам Нагорного Карабаха, то есть приостановления их до определенного времени. Спустя пару дней он возвратился в Москву, а я еще дня четыре находился в Армении.
Продолжал посещать редакции, встречаться с журналистами, изучать не только республиканскую, но и районную, многотиражную прессу. Съездил в Абовян, Раздан, Эчмиадзин. Возвратившись в Москву, написал служебную записку в ЦК по итогам командировки. Судьбу записки не знаю, но, судя по всему, командировка получилась успешной. А в результате вскоре снова вылетел в Ереван, затем еще и еще. Первый год работы в ЦК прошел под знаком Армении – в общей сложности провел в республике около трех месяцев, в том числе тридцать дней во время и после землетрясения.
В июне, накануне XIX партконференции ЦК КПСС, из Нагорного Карабаха пришло письмо с жалобой на самоуправство местных властей, мешающих выходу газеты. Мне предложили выехать в командировку и вместе с сотрудником Госкомпечати СССР разобраться по существу жалобы. Ситуация непростая. Вооруженные столкновения жителей Нагорного Карабаха с азербайджанцами уже произошли, но открытая война еще не началась. Время настороженного противостояния с локальными перестрелками. Местное население ревниво следило за Москвой - чью сторону поддерживает центр. Значение придавалось всему. Например, прямое авиационное сообщение между Москвой и Степанакертом отсутствовало, добраться можно через Ереван или Баку. Карабахцы ценили, если гость сначала побывает в столице Армении. Но когда это происходило, в Баку немедленно возникал протест - как можно в азербайджанский регион, которым там и сейчас считают Нагорный Карабах, прибыть, не оказав внимания хозяевам республики.
Решили не нарушать существовавший де-юре порядок и вылетели сначала в Баку. Тем более что имел поручение побывать в редакциях республиканских газет с интернациональными коллективами, побеседовать с редакторами и журналистами по вопросу освещения межнациональных отношений. С этого и начал командировку. Внешне в редакциях наблюдалась тишь да гладь да божья благодать. Публикаций, провоцирующих межнациональную напряженность, в те дни не появлялось, в журналистских коллективах царила дружба. В редакции русскоязычной газеты зашли в кабинет, где рядом с азербайджанскими коллегами работал армянин. Представитель руководства бодро представил молодого журналиста. Когда сопровождавший сказал, что недавний выпускник университета имеет все условия для творчества и спокойной жизни, паренек согласно закивал головой. И вдруг я заметил: лицо молодого человека посерело, покрылось мельчайшими капельками пота, а в обращенных на меня глазах буквально металась мольба не продолжать этот разговор. Понял, он панически боится вопросов, на которые не сможет дать уклончивый ответ. Позднее с облегчением узнаю - вскоре после нашей встречи молодой человек вместе с родителями перебрался в Ереван.
Из Баку вылетели в Агдам. Дальше предстояло ехать на автомобиле. В Агдаме встретили и сопровождали азербайджанцы, одетые в джеймсбондовские безукоризненные костюмы. Судя по крепким фигурам, ребята из силовых ведомств. Через несколько часов, проведенных в здании местного партийного комитета, из Степанакерта прибыла черная "Волга", за рулем которой находился молодой человек такого же подтянутого вида, как и предыдущие сопровождавшие. По пути мимо заброшенного и полуразрушенного здания непонятного назначения заметил обгоревший БТР. Тревожно оглядывавшийся по сторонам водитель, не снижая скорости, пояснил: в мае здесь произошел бой.
Раньше мне не приходилось бывать в прифронтовых городах. Когда находился в Степанакерте, боевых действий также не велось. Но царящую там атмосферу можно с полным основанием назвать тревожной, предгрозовой. Редкие улыбки, на лицах жителей застыло ожидание чего-то нежелательного, но одновременно и неизбежного. Руководители Нагорного Карабаха попросили не вступать в разговоры на улице: "Люди услышат, что вы из Москвы, начнется стихийный митинг, а это сейчас лишнее". Что касается письма в ЦК, послужившего поводом для командировки, то в нем оказались факты, которые уже служили предметом разбирательства в области. Автор признался - просто хотел накануне всесоюзной партконференции лишний раз обратить внимание ЦК на ситуацию в Карабахе. Тем не менее встретился с ним и другими журналистами, со следователем прокуратуры, занимавшемся фактом задержки выпуска газеты - в Москве предстояло сдать отчет о результатах проверки жалобы.
Домой возвращались вновь через Баку. По пути из Внуково услышал радиотрансляцию выступления Б.Н.Ельцина на XIX партконференции ЦК КПСС. Будущий президент России просил делегатов партконференции о своей политической реабилитации. Как раз на въезде в Москву прозвучало лигачевское: "Ты, Борис, не прав!" Последняя командировка 1988 года была вновь в Армению. В ноябре ситуация в республике продолжала оставаться сложной. Всю весну и лето возрастало количество армян, бежавших из Азербайджана. Родственники не могли принять всех приезжих, их размещали в пионерских лагерях, домах отдыха, но проблема с беженцами не становилась легче. У каждого своя судьба, своя трагическая история. Градус тревоги в обществе нарастал. К межнациональным страстям добавились слухи о возможном повторении Чернобыля на ереванской атомной станции, перераставшие в митинги с требованием закрыть АЭС.
В двадцатых числах ноября прибыл в Ереван. Жил в ставшей родной пятнадцатиэтажной высотке гостиницы "Раздан", расположенной над ущельем. В один из командировочных дней выехал в Спитак. Встретился с коллективом местной газеты, потом направились в расположенный выше города Дом отдыха, где разместились беженцы из соседней республики. Было искренне жаль людей, бросивших родные дома из-за дикости, пещерной ненависти со стороны бывших соседей, неумения властей навести порядок. При возвращении в город заехали в детский сад, с территории которого открывался чудесный вид на Спитак. Руководитель детсада с гордостью демонстрировала игровые, спальные комнаты, показывала стены, украшенные майоликой армянскими мастерами.
Накал межнациональных страстей в Ереване имел некий цикличный характер. На их пике митинги возле Матенадарана, в других местах столицы шли почти каждый день, потом становились реже, на какой-то период вообще прекращались. Во время спада активности митингующих решил возвратиться в Москву, отведенные на командировку десять дней истекали. Хотя в целом ситуация оставалась напряженной, с той и другой стороны все чаще раздавались выстрелы. Великая беда, однако, пришла в Армению с третьей стороны.
7 декабря, накануне отъезда домой, присутствовал на заседании бюро ЦК компартии Армении. Основным вопросом значилось обсуждение ситуации в республике. В зале находились высокие чины из Совмина, Минобороны и МВД СССР. Но сначала рассматривали кадровые вопросы, в том числе утверждение первым секретарем Спитакского райкома партии Норайра Мурадяна. Его выступление, уже в новом качестве, предполагалось заслушать при рассмотрении результатов обмена селами на территориях Армении и Азербайджана. Но едва отзвучали поздравления с назначением Мурадяна на высокую должность, здание ЦК содрогнулось. Не сказал бы, что толчки сильные. Но в них чувствовалась мощь, неподвластная человеку и воздействовавшая на огромное здание откуда-то извне. Взгляд невольно зацепился за стрелки часов - 11 часов 41 минута.
В зале возникла секундная растерянность, сменившаяся лихорадочной деятельностью. Первый секретарь ЦК Сурен Арутюнян снял трубку телефона, я сидел неподалеку и в его фразе, произнесенной на русском языке, услышал упоминание Ереванской АЭС. Заседание бюро ЦК моментально превратилось в штаб, куда начала поступать информация о происходящем. Представители Минобороны и МВД вышли для выяснения ситуации по своим каналам. Арутюняну сообщили: на Ереванской АЭС все в порядке. Возвратившийся в зал генерал доложил - на объектах Минообороны в Ереване и доступных для связи городах взрывов и других ЧП не зарегистрировано. В переговорах первого секретаря постоянно звучало слово "землетрясение". Он сказал о зарегистрированных сейсмографами сильных подземных толчках в районе Спитака, Ленинакана, Кировакана. Связь с населенными пунктами в эпицентре землетрясения отсутствует, туда вылетели вертолеты пограничников для выяснения случившегося на месте. С.Арутюнян предложил закончить заседание бюро и каждому заняться работой в новой, только что возникшей ситуации.
Получив через некоторое время достоверную и по возможности объемную информацию о случившейся трагедии, связался с Виктором Николаевичем Баклановым. В Москве знали о землетрясении, но мое сообщение было первым, поступившим в отдел непосредственно из республики. Виктор Николаевич поблагодарил за информацию, произнес обычное в таких случаях "держись" и предположил - в командировке придется задержаться. Следующий звонок сделал домой. Жена еще ничего не знала о землетрясении. Сказал, чтобы смотрела выпуски теленовостей и что у меня все в порядке. В гостиницу возвратился поздно. Автомобиль не вызывал, решил пройтись пешком. Хотелось отвлечься от дневной тревожной сутолоки. На полпути поймал себя на мысли: улицы Еревана непривычно тихи и безлюдны. Даже в окнах света почти не было. Город словно притих и зажмурился, оглушенный свалившейся на людей бедой. На подходе к гостинице подумал - многоэтажное здание находится очень уж близко от ущелья с пенящимся на его дне Разданом. А ночью проснулся от ощущения, будто гостиница едва заметно покачивается. Впрочем, тут же снова забылся сном. Когда в ЦК сказал о померещившемся среди ночи продолжении землетрясения, мне сообщили - действительно, в Ереване наблюдались слабые толчки.
С утра узнал - Спитак полностью разрушен, сильно пострадали Ленинакан, Степанаван, Кировакан, другие населенные пункты на северо-западе Армении. Счет жертв шел на тысячи. Позвонил в сектор и от Виктора Николаевича узнал, сегодня в Ереван вылетает Георгий Владимирович Пряхин, новый заведующий подотделом печати ЦК. Оказывается, В.Н.Севрук перешел в "Известия" на должность первого заместителя главного редактора. Осенью в ЦК вовсю шли пересуды о грядущем сокращении штатов и реорганизации аппарата. Ожидали, что в первую очередь это коснется отраслевых отделов, превратившихся по сути в дублеров министерств и ведомств. В сельхозотделе, говорили, есть даже сектор кремний-органических удобрений. Дело ли ЦК заниматься такими вопросами? Но я за командировками упустил из вида эти процессы и для меня смена власти в отделе пропаганды прозвучала новостью.
Фамилию Г.В.Пряхина помнил по публикациям в "Комсомольской правде". В Ереване увидел энергичного, примерно моих лет человека, умеющего внимательно слушать и быстро делать из полученной информации точные выводы. В первые же минуты Георгий Пряхин предложил разговаривать на ты и обращаться к нему без отчества: "Можно просто Жора". Позднее узнаю, до прихода в ЦК Георгий работал заместителем председателя Гостелерадио СССР, ранее прошел школу "Комсомольской правды, а начинал путь в журналистике с районки. В тот же день в Ереван прибыла комиссия Политбюро ЦК КПСС во главе с председателем Совмина СССР Н.И.Рыжковым. В вечернем выпуске программы "Время" произошел беспрецедентный факт - Николай Иванович Рыжков в эфире обратился напрямую к руководителям регионов, предприятий страны с призывом о помощи попавшей в беду Армении. В первую очередь просил присылать автокраны, особенно тяжелые, остро необходимые для разборки завалов и спасения остающихся там людей. Телефоны отдела пропаганды ЦК КПА, казалось, буквально раскалены от звонков советских и иностранных журналистов, стремящихся рассказать читателям о трагедии. Многие без предварительной договоренности по земле и воздуху устремились в Армению. Георгий сообщил - 10 декабря в республику прилетает Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С.Горбачев, прервавший официальный визит в США. Информация об этом моментально распространилась среди журналистов, они атаковали сотрудников местного отдела пропаганды и нас с Г.Пряхиным, настаивая непременно включить в пул по освещению пребывания Генсека в местах землетрясения. Решили пишущую и снимающую братию вертолетом доставить в Ленинакан, где совершит посадку самолет с Михаилом Сергеевичем и Раисой Максимовной на борту.
В число аккредитованных журналистов внесли представителей от ведущих союзных и республиканских изданий. Но вплоть до отлета в списки приходилось вносить изменения. В Ереван прибывали журналисты из самых известных СМИ, язык не поворачивался отказать в месте на борту вертолета. В результате пришлось выбивать под пул еще один борт. Ситуация с вылетом оставалась сложной, до последнего момента даже номера вертолетов не были известны. Во избежание неразберихи в аэропорту решили отметить каждого аккредитованного журналиста специальным значком, как это делают сотрудники спецслужб. Я получил в отделе пропаганды значки, оставшиеся с последнего съезда ЦК компартии Армении, для использования в роли опознавательного символа при посадке на борт. Кто-то из журналистов сострил: наш пул не простой, а делегатский. Позднее мой значок заметит Юрий Рост из "Литературной газеты" и попросит в качестве сувенира. Видимо, чутье журналиста подсказывало ему скорое наступление времени, когда символика КПСС займет место среди занятных архивных вещей. В аэропорту Ленинакана царила суматоха. Из разрушенного города везли тяжелораненых, грузили их на вертолеты и отправляли в Ереван. Действовал штаб по распределению прибывающих на помощь людей из областей и республик страны. В разбитой на летном поле большой палатке охрипший и черный от трехдневной щетины на лице мужчина в форме авиатора кричал в трубку стоящего на ящике из-под овощей телефона о необходимости срочно прислать грузовую технику. Вертолет, на котором мы прилетели, тут же с другим заданием отбыл назад в Ереван. Георгий Пряхин отправился с журналистами в город, мне поручил решить вопрос по возвращению нашей команды в столицу.
Нашел распорядителя летной техникой и договорился - часа через два отправим журналистов в Ереван. Когда Георгий появился в аэропорту, заметил возле него новых журналистов. Догадался, они из пула М.С.Горбачева. На фоне курток, летных спецовок и покрытой пылью одежды спасателей выделялась молодая женщина в элегантном черном платье. Кто-то сказал, это Людмила Шведова из ТАСС. Выяснилось, наша группа должна разделиться на две части, одни полетят с Георгием Пряхиным по маршруту Генерального секретаря в Спитак, другие возвратятся со мной в Ереван. Но вертолет был обещан один. Когда обратился с вопросом к распорядителю летной техникой, он ответил - поможет, однако не сразу. Разговор на эту тему услышал прибывший с нами из Еревана обозреватель ТАСС Борис Грищенко. Он тут же обратился к Людмиле Шведовой. В двух словах обрисовав ситуацию, дружески добавил - поработай на общество, Людочка. Дополнительные объяснения Л.Шведовой не требовались. Направилась к руководителю, и вопрос с отправкой журналистов решился немедленно. Только подумал - сердце кавказского мужчины не позволило отказать красивой даме, - как выяснилась истинная причина спешной погрузки журналистов на борт. Оказалось, в аэропорт привезли женщину в тяжелом состоянии, ее следовало срочно доставить в Ереван, а поскольку в это время других раненых не было, попутно прихватили наш пул.
Журналисты разместились вдоль бортов вертолета, посередине на носилках лежала пострадавшая. Рядом сидел молодой мужчина в испачканном цементной пылью модном пальто и нежно держал раненую за руку. Время от времени он поглаживал спутницу по щеке, тихо произнося слова на армянском языке. На бледном лице женщины была отпечатана боль, глаза закрыты, волосы, как и одежда сопровождавшего, серели пылью. Тем не менее она оставалась очень красивой. В полете узнали, это брат и сестра. Мужчина почти трое суток откапывал родных в рухнувшем доме и каким-то чудом обнаружил близкого человека. У молодой женщины поврежден позвоночник, не работали конечности, но раненая могла самостоятельно дышать и это вселяло брату надежду на ее выздоровление.
Вертолет летел низко, в иллюминаторе разворачивалась печальная картина последствий землетрясения. Покореженные рельсы железной дороги, трещины через шоссе, разрушенные города и поселки. На руинах городов заметны копошащиеся люди, возле бывших зданий работали автокраны, растаскивали бетонные плиты. Особенно страшными казались небольшие села, превратившиеся в братские могилы для жителей. До них в те дни помощь еще не дошла. В вечерних сумерках они одиноко погружались в могильную тьму и тишину.
Вскоре побывал в Спитаке. В первые дни там не хватало гробов для захоронений, хотя их постоянно подвозили на местный стадион. Мертвые жители недавно прекрасного города ждали очереди на погребение. Если бы не водитель, вряд ли узнал бы центр города, где находилась редакция районной газеты. Когда беседовал в ней с журналистами, редактор рассказывал о планах на будущее. Они все погибли. Попросил подъехать ближе к бывшему железнодорожному вокзалу, который просматривался с игровой площадки знакомого мне детского сада. Глянул на склон горы, неделю назад звеневший детскими голосами. На месте детсада увидел оползень. Несмотря на многолетнюю атеистическую закалку, невольно перекрестился. Вечная им память.
В центральных газетах много писали о постигшей Армению трагедии. ТАСС регулярно передавал в газеты, на радио и телевидение официальные сообщения с нехитрым заголовком "В комиссии Политбюро ЦК КПСС". В них шла речь о ходе спасательных и восстановительных работ на месте землетрясения. К созданию текстов этих сообщений мы с Георгием Пряхиным имели непосредственное отношение. Готовились сообщения в гостинице "Ереван", где жил Георгий, или в правительственной резиденции, в которой размещался Николай Иванович Рыжков с сопровождавшими его лицами. Для ускорения работы Георгий предложил распределить участие в подготовке сообщений. Он будет надиктовывать текст, я записывать и по ходу делать стилистическую правку. Помню, как уставший к концу дня Георгий сел в номере гостиницы на стул, на другой забросил босые ноги (пояснил, босиком ему лучше думается) и, перебирая блокнотные записи, начал прямо с заголовка "В комиссии Политбюро..." Затем отправились к руководителю секретариата председателя Совета Министров СССР Борису Терентьевичу Бацанову. Там машинистка перепечатала текст, руководитель секретариата внимательно прочел его, внес необходимые на его взгляд дополнения, и сообщение по факсу улетело в ТАСС. Так и работали. С той лишь разницей, что иногда Борис Терентьевич не передавал нам документы, сам надиктовывал информацию о работе комиссии за истекший день, которую мы с Георгием приводили в должный литературный вид.
После землетрясения тысячи детей потеряли родителей, братьев и сестер, других родственников. Взрослые в свою очередь не могли в хаосе разрухи найти детей. Многие погибли, но у живых оставалась надежда: их ребенка спасли, он находится где-то в другом месте. В местных газетах начали публиковать объявления о поиске детей и родителей. На одном из информационных совещаний в отделе пропаганды ЦК КПА, которые проводили с журналистами центральных изданий и республиканских СМИ, появилась идея о выпуске специальной газеты, посвященной розыску потерявшихся во время землетрясения. Вскоре вышел первый номер уникальной газеты "Надежда", объединившей крик несчастных детей и взрослых о поиске друг друга. Знаю, она многим помогла вновь обрести счастье. Я видел в Армении страдания и боль, печаль по погибшим, героизм спасателей, помощь, поступавшую со всех концов СССР и из-за рубежа... Сегодня о землетрясении и его последствиях написаны тысячи страниц. Мне довелось участвовать в организации освещения в прессе событий тех трагических дней. Работал в командировке месяц. Георгий вылетел в Москву одновременно с Н.И.Рыжковым, я возвратился домой накануне Нового года. Впоследствии еще несколько раз довелось посетить Армению. Последние командировки были в середине 90-х, когда СССР уже не существовал на политической карте мира. Но самыми трудными, насыщенными незабываемыми чувствами были и остаются те декабрьские дни.
Владислав БОЯРКИН, советник Посольства Армении в России
"Голос Армении"