Перманентное переписывание и “облагораживание” своей и региона истории — основное занятие, а также идефикс азербайджанских историков. Между тем за ниточки своих “историков”-марионеток дергают высшие руководители, кующие национальную концепцию. Этому посвящено исследование доктора исторических наук, научного сотрудника Института этнологии и антропологии Российской АН Виктора ШНИРЕЛЬМАНА. Оно вошло в книгу “Войны памяти. Мифы, идентичность и политика в Закавказье”, которая вышла в “Академкниге”, а недавно — в издательстве “Веха”. Весьма непредвзятое, а потому очень ценное исследование, особенно сейчас, когда бакинских “историков”, последователей одиозного фальсификатора Буниятова, расплодилось видимо-невидимо. Автор разоблачает и развеивает миф об албанском происхождении азербайджанцев и прочие наивные наукообразные мифы, с упоением пережевываемые соседями.
* * *
Самым излюбленным занятием азербайджанских авторов стало переименование средневековых армянских политических деятелей, историков и писателей, живших и творивших в Карабахе, в албан.
Наиболее влиятельной в Азербайджане книгой, где все это стало принципиальной позицией, была работа З.М.Буниятова, вышедшая в 1965 г. и посвященная событиям арабского времени в Кавказской Албании, которую он прямо именовал Азербайджаном. В этой книге он уже говорил об “армяноязычных авторах”, разумея под ними деятелей раннесредневековой Албании, писавших по-армянски, таких как историки Мовсес Каганкатваци и Киракос Гандзакеци, поэт Давтак, правовед Мхитар Гош.
Мало того, Буниятов писал о не дошедшей до нас богатой литературе на албанском языке, якобы уничтоженной стараниями арабов и армян. При этом армяне будто бы предварительно перевели албанские рукописи на грабар, сознательно искажая изначальные албанские тексты. Буниятов делал специальный акцент на происках армянских католикосов, которые с помощью арабов, приветствовавших любые антивизантийские акции, пытались силой внедрять монофизитство.
Начиная со второй половины 1950-х гг. азербайджанские историки прилагали все усилия для того, чтобы оторвать население раннесредневекового Карабаха от армян.
Одновременно Буниятов стремился пересмотреть историю Армении. Он утверждал, что со времен Тиграна Великого у армян никогда не было ни политической, ни экономической независимости, и высмеивал стремление армянских историков объявить царство Багратидов независимым государством. Естественно, армянские специалисты не могли трактовать это иначе как “искажение истории армянского народа” и усматривали в этом тревожный симптом — поворот азербайджанской науки к традициям антиармянской турецкой историографии.
Со временем азербайджанские авторы начали удревнять время возникновения государства Кавказская Албания, чтобы сделать его современником Иберийского царства. Вопреки Страбону, относившему это к I в. до н.э. они стали писать о IV-III вв. до н.э.
Делались также попытки удревнить время проникновения христианства в Кавказскую Албанию. В своем исследовании, специально посвященном истории раннесредневековой Албанской церкви, Р.Б.Геюшев делал все, чтобы оторвать ее от армянских корней, и по мере сил замалчивал все, что касалось ее вековой подчиненности Армянской церкви. Вслед за Буниятовым он изображал Армянскую церковь исключительно злобной силой, пытавшейся подавить свободомыслие в Албании. Геюшев признавал наличие множества армянских надписей на раннехристианских памятниках, но упорно называл последние не армянскими, а албанскими.
В то же время если Геюшев все же признавал, что начиная с VIII в. Албанская церковь попала в подчинение армянской, то некоторые другие азербайджанские авторы шли еще дальше и доказывали, что арменизация Албанской церкви никак не могла произойти ранее середины XVII в. Мало того, они настаивали на том, что создатели армянских надписей на местных средневековых храмах не имели никакого отношения к армянам. Так, средневековые армянские храмы под пером азербайджанских авторов постепенно стали превращаться в “албанские”.
Многие азербайджанские авторы рассуждали следующим образом. Если правобережье Куры принадлежало Кавказской Албании и не имело отношения к армянам, то там не должно было быть и следов армянского присутствия, а все исторические памятники должны были быть творением албанов. Поначалу наличие армянских памятников просто замалчивалось, к чему начали прибегать еще в 1950-е гг. Например, в туристическом справочнике “Памятники истории Азербайджана”, выпущенном сотрудниками Музея истории Азербайджана в 1956 г., об армянских памятниках культуры не было сказано ни слова. Из всех многочисленных древних христианских монастырей, расположенных в Азербайджане, был упомянут только один — Кызылванк, что под Нахичеванью. Единственным памятником Нагорного Карабаха, помещенном в справочнике, являлась крепость Джраберд. О связи этих памятников с армянами умалчивалось. А между тем Кызылванк (по-армянски Кармир Ванк, т.е. Красный монастырь) является единственным из древних армянских монастырей, уцелевшим до сих пор в г.Астапат. Этот архитектурный комплекс, возникший в VII в. и известный армянам как монастырь Св.Степаноса, считается “значительным памятником армянской средневековой архитектуры”. Что касается крепости Джраберд, то само ее название имеет армянскую этимологию: “джур” означает “вода”, а “берд” — “крепость”. В XVII-XVIII вв. эта крепость была резиденцией армянских меликов Исраелянов. В справочнике вовсе не сообщалось о том, что рядом с крепостью располагался армянский монастырь XVI-XVII вв. Ерек Манкунк, где сохранялись армянские хачкары.
В новом, еще более полном издании этого академического справочника авторы не забыли упомянуть даже о расположенных в Баку остатках храма огнепоклонников, но об армянах и их культурном наследии упорно хранили гробовое молчание. Древние памятники письменности упоминались лишь в связи с раскопками в Мингечауре, где были найдены фрагментарные албанские надписи. Зато многочисленные армянские надписи авторов не привлекали. Кызылванк теперь прямо назывался албанским монастырем, тогда как для армянских церквей и кладбищ в справочнике места не находилось. Между тем в одном лишь Нагорном Карабахе имелось не менее 60 монастырей и 500 церквей; среди них замечательный Гандзасарский монастырь XIII века, который армяне почитают как “самый великолепный из богатого архитектурного наследия армянского народа”. Не говорилось в справочнике и о хачкарах Х-ХIII вв., во множестве рассеянных по территории Нагорного Карабаха и встречающихся в других южных районах современного Азербайджана.
Такой политики Музей истории Азербайджана последовательно придерживался десятилетиями. В юбилейном издании, посвященном музею, он прямо объявлялся хранилищем “бесценных сокровищ духовного и материального наследия азербайджанского народа”. Обитатели Азербайджана начиная с эпохи первобытности безоговорочно назывались “азербайджанцами”. Музей с гордостью экспонировал раннесредневековую албанскую надпись из Мингечаура, но умалчивал о десятках и даже сотнях армянских надписей, найденных в правобережье Куры. О каких-либо других народах, живших на территории Азербайджана, не сообщалось, как не упоминалось и о том, что в 1920-е гг. музей назывался Музеем истории народов Азербайджана. В октябре 1983 г. президиум АН Азербайджанской ССР принял постановление об издании “Свода памятников истории и культуры Азербайджанской ССР”. К этому были привлечены лучшие силы республики. Однако и здесь речь шла об историческом и культурном наследии исключительно азербайджанского народа (Абасов, 1989). В книгах по истории искусства и архитектуры Азербайджана армянские памятники культуры регулярно куда-то исчезали. Мало того, со временем из них стала исчезать даже... Кавказская Албания; ее заменили азербайджанцы и их “предки”. В парадном издании, посвященном памятникам азербайджанского зодчества, были представлены в основном мусульманские постройки; о многочисленных древних христианских храмах на территории Азербайджана там не упоминалось вовсе.
В 1980 г. в Москве была опубликована карта памятников зодчества Азербайджанской ССР, подготовленная азербайджанскими специалистами. Из фигурировавшего на ней 101 объекта только два представляли раннесредневековые христианские храмы, причем оба располагались на северо-западе Азербайджанской ССР недалеко от границ Грузии. В Куро-Аракском междуречье не было показано ни одного христианского памятника; на карте отсутствовал даже Гандзасарский монастырь. Иными словами, исторический Азербайджан представлялся туристу исключительно мусульманской страной; память об армянах и даже о господствовавшем там некогда христианстве последовательно стиралась. И это несмотря на то что азербайджанские ученые-”албанисты” десятилетиями пытались приписать азербайджанцам албанских предков-христиан!
Другим способом преуменьшить присутствие армян в древнем и средневековом Закавказье и умалить их роль является переиздание античных и средневековых источников с купюрами, с заменой термина “Армянское государство” на “Албанское государство” или с иными искажениями оригинальных текстов.
Вряд ли азербайджанские историки делали все это исключительно по своей воле; над ними довлел заказ партийно-правительственных структур Азербайджана. Особую роль сыграл мартовский 1975 г. пленум обкома партии НКАО, где рассматривались вопросы патриотического воспитания и противостояния национализму. Пленум был ответом на рост армянского национального движения. Поэтому под национализмом на пленуме однозначно понимался армянский национализм, и после пленума резко усилилось вмешательство властных органов Азербайджана в духовную и культурную жизнь армян Нагорного Карабаха. С этого времени во всех справочниках коренное население области стало называться азербайджанцами. Тогда же безусловный приоритет получили версии истории, приемлемые с точки зрения “азербайджанской идеи”. Юбилейный сборник, посвященный 50-летию НКАО, был изъят из обращения и сожжен по той причине, что в нем говорилось о вековой борьбе населения Карабаха за независимость и перечислялись армянские архитектурные и археологические памятники. Вместо него был опубликован статистический сборник, где сообщалось лишь о том, что настоящая история Нагорного Карабаха началась лишь после установления советской власти в Азербайджане.
Последнее в качестве директивной формулы повторялось и в новом юбилейном издании, выпущенном к 60-летию создания НКАО. Древнейшей и средневековой эпохам его авторы уделили буквально две фразы, говорящие о многочисленных памятниках истории, расположенных в Карабахе. Но о том, что местные средневековые памятники были созданы предками армян, умалчивалось. Зато всячески прославлялась палеолитическая пещера Азых (армянское название — Азох), где в 1970-х гг. была найдена челюсть древнейшего на территории СССР человека. Как все это контрастировало с изданной через год книгой, посвященной 60-летию Нахичеванской АССР, в которой детально рассматривалась древняя и средневековая история с действовавшими в ней “предками азербайджанцев”! В ней явственно звучала мысль о том, что не в пример Карабаху Нахичевань неоднократно переживала периоды расцвета задолго до установления советской власти. Надо ли говорить, что и в этой книге историческое присутствие армян в Нахичевани и их богатое архитектурное наследие полностью игнорировались.
В 1970-е гг. азербайджанские историки перешли от замалчивания к присвоению армянского исторического наследия. Средневековое княжество Хачен в одночасье стало “албанским”, а принадлежавший ему Гандзасарский монастырь был объявлен “памятником культуры и религии Кавказской Албании”. В 1986 г. в Баку в популярной серии “Памятники материальной культуры Азербайджана” была опубликована брошюра, где Хаченское княжество и Гандзасарский монастырь представлялись безусловным историческим наследием Кавказской Албании на том основании, что местные католикосы отождествляли себя с особой Албанской церковью. В то же время авторы этих публикаций умалчивали о том, что храм являлся типичным образцом армянского зодчества X-XIII вв., что в нем сохранились многочисленные армянские надписи, что никакого Албанского государства в ту эпоху уже давно не существовало и что правитель Хаченского княжества назывался в источниках армянским князем.
Все эти доводы лишь распаляли воображение азербайджанских авторов. И в 1980-х гг. один из них, архитектор Д.А.Ахундов, сделал попытку объявить типичные памятники армянского средневековья, хачкары, “албанскими хачдашами” и потратил немало усилий для того, чтобы доказать, будто по стилистике они существенно отличались от армянских. Также по неведению или же преднамеренно Ахундов ухитрился просмотреть армянские надписи, сохранившиеся почти на всех изученных им “хачдашах”.
Некоторые другие авторы, рассматривая раннехристианские памятники Кавказской Албании, просто умалчивали об армянских архитектурных сооружениях, хачкарах и эпиграфике. Вслед за этим началась “албанизация” первобытных памятников Азербайджана. Азербайджанский археолог Д.А.Халилов готов объявить албанскими едва ли не все местные древние погребальные памятники, несмотря на их очевидную разнокультурность.
Наконец, новый ракурс этому дискурсу придали ревизионисты, объявившие население Восточного Закавказья едва ли не изначально тюркоязычным. Они причисляли Карабах к “исходной земле наших предков шумеро-тюркского происхождения”, идентифицировали с тюрками саков, давших название расположенной в правобережье Куры области Сакасена, представляли Атропатену “первым центром скифо-тюркских племен” и населяли тюрками княжество Хачен.
За всеми этими страстями в I960-1980-е гг. стояла одна кардинальная проблема — южные границы Кавказской Албании. Все азербайджанские историки считали своей честью доказывать, что граница между Кавказской Албанией и Арменией всегда или почти всегда проходила не по Куре, а по Араксу.
Таким образом, представления азербайджанцев о древней и средневековой истории края были прямо противоположны армянским. Поводом для открытого и резкого противостояния двух историографических школ стала состоявшаяся в 1986 г. в Баку защита докторской диссертации Ф.Д.Мамедовой. Свою карьеру Ф.Д.Мамедова начала с исследования различных списков рукописи Мовсеса Каганкатваци. Выполнив свою кандидатскую диссертацию под руководством известного армянского историка К.Н.Юзбашяна и защитив ее в 1971 г., она опубликовала ее в виде книги в 1977 г. Пока рукопись готовилась к публикации, ее общий настрой заметно изменился. Если диссертация была посвящена манускрипту Мовсеса Каганкатваци, то в книге последний превратился в “албанского автора” Моисея Каланкатуйского; там воспроизводилась уже знакомая версия о том, что албанский оригинал “Истории албан” был позднее переведен на армянский язык. В то же время полностью игнорировался тот факт, что многое в этом тексте было заимствовано из армянских источников и что “страна Агванк
“Мовсеса Каганкатваци была вовсе не идентична изначальной Кавказской Албании. Короче говоря, над рукописью Мамедовой, очевидно, основательно поработал ее редактор З.М.Буниятов.
Для своей докторской диссертации Мамедова выбрала острейшую проблему, стоявшую в центре азербайджанско-армянского спора — “каковы были политические границы албанского государства в период античности и раннего средневековья, на какой территории шло формирование албанской этнической общности, которая была одним из предков азербайджанского народа, какова была ее политическая жизнь, идеология, религия”. В этой диссертации как бы подводился итог той многолетней работы по пересмотру албанской истории и культуры, которую провели азербайджанские авторы. У Мамедовой не было сомнений в том, что в Кавказской Албании до Х в. имелась своя разнообразная литература на албанском языке, и она повторяла домыслы своих коллег. К албанским деятелям культуры она, вслед за Буниятовым, причисляла Мовсеса Каганкатваци, Мхитара Гоша, Киракоса Гандзакаци. Мало того, она писала о неких никому не ведомых переводах богословской литературы с греческого и сирийского на албанский и высказывала догадку о том, что своя письменность в Албании появилась еще в дохристианское время. Она также ставила под сомнение участие Месропа Маштоца в создании (она даже писала о “реформировании”) албанского алфавита. Стоит ли говорить, что никаких документальных свидетельств в пользу этого не приводилось.
Хаченское княжество вместе с его правителями и памятниками архитектуры Мамедова причисляла к “албанскому историческому наследию”. Она даже настаивала на существовании особого “албанского этноса” в эпоху средневековья и, чтобы окончательно дистанцировать его от армян, заявляла, что последние поселились на территории Азербайджана лишь в конце XVIII — начале XIX вв.
Спор с армянскими и грузинскими авторами велся за те земли, где в глубокой древности обитали албанские племена, позднее попавшие под сильное влияние соседних армянской и грузинской культур. Вслед за Буниятовым она повторяла, что процесс арменизации албан Арцаха был сильно растянут во времени: вначале они подпали под влияние Армянской церкви (“грегорианизировались”) и лишь с X в. начали переходить на армянский язык и восприняли армянскую культуру, что и означало их арменизацию.
С тех же позиций она оценивала и ситуацию в лежавшей на территории исторической Армении Нахичевани. Она утверждала, что арменизация началась там тоже лишь в Х в., что до XII в. там использовалась албанская письменность (ни одного свидетельства этому до сих пор нет — В.Ш.), что там жили не армяне, а “арменизированные албаны” и что именно они создавали там замечательные памятники зодчества, которые армяне ошибочно считают своими.
Наконец, Мамедова изображала Албанскую церковь как апостольскую и автокефальную, независимую от армянской. Она утверждала, что та была силой подчинена последней лишь после арабского завоевания. В слабости Албанской церкви она видела причину легкой ассимиляции албанов их соседями.
Мамедова представляла албан единым консолидированным этносом, одним из предков азербайджанского народа, едва ли не главным создателем античной и раннесредневековой культуры Азербайджана. Мамедова пыталась показать, что в раннесредневековой Албании имелись все признаки, по которым советские ученые выделяли этнос, — государственное единство в пределах стабильных территориальных границ, единство культуры (язык, письменность, литературная традиция, религия), а также албанское самосознание. Иными словами, находясь под явным влиянием советской этнонациональной модели, она пыталась интерполировать ее в далекое прошлое и выстраивала Албанское национальное государство задолго до того, как национальные государства стали политической реальностью.
Она настаивала на непрерывности албанской государственности с III в. до н.э. до конца VIII в. н.э. и на продолжении его традиций в Арцахе и Сюнике в IX-XIV вв., а затем в Карабахских меликствах XV-XVIII вв. Мамедова приводила свидетельства того, что албанское самосознание сохранялось вплоть до XVIII-XIX вв. Вопреки армянским авторам Мамедова отказывалась признавать существование какого-либо армянского государства в промежутке между второй половиной I в. до н.э. и V в. н.э., ибо тогда оно было поделено между Римом, Персией, затем — Византией. Жестко связывая культурный прогресс только с наличием собственной государственности, она не могла поверить в то, что, не имея таковой, Армения могла успешно развивать свою культуру и даже оказывать сильное влияние на соседних албан. Мало того, она шла еще дальше и высказывала предположение об “албанизации” тех армян, которые волею судьбы оказались в правобережье Куры в эпоху раннего средневековья. Признавая тот факт, что албаны начали с XII в. (армянские авторы относят этот рубеж к более ранней эпохе — В.Ш.) писать на армянском языке, она заявляла, что “язык не единственный показатель этноса” и что несмотря на смену языка, албанское самосознание сохранялось еще в течение многих веков вплоть до XVIII-XIX вв.
Соглашаясь с тем, что албаны низовий Куры и Аракса были тюркизированы, Мамедова утверждала, что по этой причине центр христианской Албании был перенесен в Гандзасарский монастырь и в Арцахе была сделана попытка возродить Албанское царство — названия “Хаченское княжество” Мамедова всячески избегала.
Обращает на себя внимание тот факт, что вся эта конструкция была навеяна рассуждениями русского шовиниста В.Л.Величко, который в 1897-1899 гг. руководил полуофициальной газетой “Кавказ”, где демонстрировал откровенную нетерпимость к армянам и пытался натравить на них остальное население Кавказа. Он писал свои памфлеты в тот короткий период, когда российские власти проводили целенаправленную антиармянскую политику. Любопытно, что его работы заново начали публиковаться в Азербайджане в начале 1990-х гг. и получили там широкую популярность.
Определенное отражение в концепции Мамедовой получили и взгляды ревизионистов. Так, отрывая Карабах от древней истории армян, она зато настаивала на том, что там едва ли не с III в. н.э. обитали тюркские группы и поэтому “Арцах был частью всех азербайджанских политических образований”. На рубеже 1980-1990-х гг. Мамедова активно пропагандировала свою теорию как в популярной прессе, так и на международных конференциях. В июле 1991 г. она участвовала в проведении Дней Кавказа в Берлине, где выступала с лекциями по истории Южного и Северного Азербайджана. На конференции в Париже в ответ на выступление Мамедовой об “албанском этносе” специалист по истории армянского искусства и архитектуры резонно возразил, что показанные ею сооружения с надписями ХII-ХIII вв. являлись безусловно армянскими и что “История агван”, вне всяких сомнений, была написана на армянском языке.
Не имея возможности вернуть потерянные земли военным путем, азербайджанские власти делают все, что в их силах, для обоснования территориальной целостности республики. На помощь политикам и приходят историки, археологи, этнографы и лингвисты, которые всеми силами стремятся, во-первых, укоренить азербайджанцев на территории Азербайджана, а во-вторых, очистить последнюю от армянского наследия. Эта деятельность не просто встречает благожелательный прием у местных властей, но также санкционируется президентом республики.
(С сокращениями)
Подготовила Елена Шуваева-Петросян, "Новое время"